Прочёл сборник рассказов Рюноскэ Акутагавы (под предсказуемым названием "Ворота Расёмон. Новеллы"). Конечно, кое-что из его содержания я читал, и читал не так давно, кажется, года полтора-два назад, никак не более - тем больше меня поразило, что они тогда почему-то произвели на меня сильное впечатление. Я полагал, что всегда отличался хорошим вкусом, странно, если он столь заметно улучшился в столь короткий срок. Не могу понять, в каком душевном состоянии я был, когда пришёл от Акутагавы в восторг. Итак, свежим взглядом... Обычно я отдельно пишу о каждом произведении в сборнике, но в случае с толстым томом плодовитого мастера коротеньких новелл это едва ли рационально.
Ранние его рассказы просто невозможны. Хотя автору было лет двадцать пять, похоже, будто их писал подросток. Максимализм или нарочито шокирующая поза, ненатуральность или морализм, густые тёмные краски... В самом лучшем случае Акутагава выглядит в этих произведения эпигоном Андреева (не знаю, читал ли он Андреева - в любом случае, это не обвинение в подражательстве). Худшие же из них попросту бессодержательны и безжизненны. Нельзя отрицать, что "Ворота Расёмон" довольно наивны по своему замыслу - при этом странный стиль, который использует Акутагава (стиль фельетона, что ли?) лично мне совершенно не импонирует) и лишь ухудшает впечатление. "Муки ада" исполнены получше, но тоже, в сущности, не представляют ничего особенного. "Обезьяна" или "Отец" непереносимо дидактичны (и полны такого надрывного переживания социального зла, в искренность которого нельзя поверить), а "Два письма" или "Бал", напротив, написаны непонятно зачем, хотя хороши по стилю (такие рассказы нечем попрекнуть, да только как вершина творчества они никак не смотрятся). Резко выделяется тут "О себе в те годы", предвосхищающий удачи более позднего периода: тот же наполовину автобиографический рассказ, мягкий стиль, правда, ещё не очень глубокий. Поставила меня в тупик очень неплохая стилизация под сказку "Собаки и свирель" - поскольку ничем, кроме стилизации под сказку, это произведение явно не является, и оттого неожиданно для Акутагавы. "Сладострастие" странно сочетает прекрасную форму и содержание - не столько в смысле сюжета, сколько в смысле идеи - абсолютно нелепое. Вообще-то неплохих в своём роде рассказов в ранний (особенно если брать, так сказать, позднюю часть раннего периода) период творчества Акутогавы немало - но такого рода, которые в сборниках обычно играют роль мелких алмазов, россыпью декорирующих большие бриллианты - оттого пустота на месте этих бриллиантов ещё заметнее.
Около 1922 года, кажется, Акутагавва, похоже, наконец-то находит свою нишу и свой язык - надо полагать, наконец повзрослев. Прежде всего тут выделяются наполненные как бытовыми мелочами, так и мыслями, очень точно воспроизводящими реально происходящее в человеческой голове, частично автобиографические рассказы. Я говорю "частично", поскольку столь художественное произведение, без сомнения, отличается от прототипа, как огранённый камень от тусклого камешка, найденного старателем. Избавившись от эмоционального надрыва, попыток отрыть в человеческой натуре истоки ужасающего зла и соответствующего всему этому стилю, Акутагава начал писать глубокие и проникновенные рассказы, на удивление полные жизни. "Разговор однажды вечером за дружеским столом" ещё слишком подчёркивает, какую из него надо извлечь мораль, но по существу уже очень близок к этому; "Чистота О-Томи" намного ближе к выражению тех таинственных глубин человеческой души, в которые Акутагава так рвался ранее; удивительно достоверный и трогательный рассказ "Куклы-хина"; вершин Акутагава достигает в тех самых "полкафтобиографических" "Из записок Ясухити", "Болезни ребёнка" и "А-ба-ба-ба-ба". Проза, одновременно и жизненная и живая, не может оставить равнодушным на эмоциональном уровне и исподволь даёт пишу для размышлений на уровне интеллектуальном. Вместо идей в оболочке рассказов мы получаем жизненный опыт - а это и интереснее, и легче переварить. Даже "О-Гин", по сюжету и замыслу скорее соответствующая более раннему периоду, стилистически гораздо деликатнее и потому всё-таки производит впечатление; а "Снежок", непритязательная история для первоклассников, едва ли мог быть написан прежде - слишком добродушен. "Лошадиные ноги", вещь в духе Гоголя, опять же, в десятые годы была бы неизмеримо мрачнее - и неинтереснее. Очень понравилась мне "Усмешка богов", замечательно точное выражение соотношения культуры Японии и мира.
К сожалению, этот удачный период длился считанные годы. Довольно скоро Акутагаву настигает депрессия. "Жизнь идиота" или "Зубчатые колёса" так идеально описываются словом "невротические", что эпитетам "хорошие" или "талантливые" тут просто не остаётся места. Кроме того, в тот же период и даже раньше Акутагава писал "Записки пигмея" - жалкая попытка того, кто бесконечно далёк от Уайльда, быть Уайльдом. Афоризмы и зарисовки эти или чудовищно тяжеловесны, или попросту не слишком умны и интересны. Имеется считанное количество примечательных исключений, но нельзя же за четыре года не написать вовсе ничего удачного. В целом "Записки пигмея", к сожалению, не стоят прочтения.
В итоге, я не знаю, что сказать про Рюноскэ Акутагаву. Как известно, неудачные произведения бывают и у самых талантливых авторов, тем более поначалу, и я не знаю, как определить соотношение, допустимое для "талантливого". Конечно, в толстом сборнике вроде вот этого "Ворота Расёмон. Новеллы" большая часть произведений будет не из стоящих, но хулить автора "Из записок Ясухити", по меньшей мере, не очень умно.