«Ночь голубой луны»

[lemmiwinks]

Когда-то я упоминал тут про идею модуля, которая в итоге так и осталась (и, видимо, навсегда останется) идеей. Толчком для этой идеи было эстетическое чувство, и образов, связанных с ним, у меня в голове много бродило и до подготовки к нему и после её фактического фиаско. А сейчас на меня напало... нет, какое там вдохновение. Просто эти образы на сей раз отчего-то пришли и оформились уже прямо в текст. А я его записал, как мог. Не уверен, что результат вышел стоящим, но и к чему держать его под спудом?..
Все права на всё принадлежат компании WhiteWolf. Авторство текста - моё. На художевственную ценность не претендую. С названиями у меня всегда были непростые отношения, что придумалось - смотрите заголовок поста.

Мрачно и жёстко, беременным детям не рекомендованно

Адриан аккуратно вложил закладку меж шершавых пергаментных страниц, бережно закрыл книгу и с величайшей осторожностью, но и с приходящим с опытом проворством, поставил её на полку. Удивительно длинными и тонкими пальцами он разгладил пряди светлых волос, завёл за чуть заострённые уши. Сегодняшняя ночь посвящена не штудиям. Только не сегодня. Он ещё раз окинул взглядом ровные ряды фолиантов, уходящие почти в бесконечность и, поведя плечами, отвернулся.
Тихо закрыв за собой дверь библиотеки, Адриан снял с крючка чёрное пальто и неспешно в него облачился. В правом кармане лежали тёмные очки с большими стёклами, но сегодня они ему не понадобятся. Ещё раз разгладив платиновые, слегка вьющиеся волосы, Адриан вышел.
Мерный звук его широких шагов гулко разносился по каменным коридорам. Он аккуратно отпирал и запирал за собой ворота, двери и решётки, считающиеся навсегда закрытыми или намертво заржавевшими, постепенно поднимаясь по извивам ходов и винтовых лестниц.
Наконец он осторожно закрывает за собой последнюю тяжёлую металлическую дверь, стылая затхлость подземелья сменяется освежающей зябкостью поздней осени. Адриан поднимает узкое лицо к небу. О да, полная луна. Голубая луна. Люди могут думать, что это просто выражение, но те, кто умеют видеть, знают про её мертвенно-голубоватое сияние в эту ночь. Он долго стоит неподвижно, тёмная тонкая фигура, впитывая это сияние. Затем широкими шагами не опаздывающего, но делового человека направляется от развалин монастыря – к городу.
Ночью парк по-особому красив. Деревья, вырезанные из чёрной бархатной бумаги по серебряному контуру, плавают в чернильных тенях. Почему-то парк в это время красоты закрывают, но Адриана заборчик не останавливает. Его угловатая высокая фигура скользит между деревьями, как ещё одна тень.
О, вот и она. Лет десять, может, двенадцать – Адриан никогда не был специалистом в определении возраста детей, и с годами это даётся ему только хуже. Заворожённое личико обрамляют волосы, кажущиеся в свете сегодняшней луны седыми. Адриан улыбается – или совершает мимическое движение, которое считает улыбкой. Он закрывает и вновь открывает свои большие чёрные глаза. Да, теперь видны и широкие мохнатые ушки, и подрагивающие вибриссы, и расшитый камзольчик вместо пуховика. Великолепно.
Адриан выходит на дорогу перед девочкой. Застывает.
-Иди сюда, милая, - говорит он ласково и дружелюбно, - Иди сюда, детка, я дам тебе конфетку.
Он, конечно, не надеется, что она подойдёт. Даже если мама ничего не говорила ей насчёт таких случаев, ни один ребёнок не будет настолько глуп, чтоб подойти к закутанной в чёрное высокой и тонкой фигуре с бледным, неуловимо нечеловеческим лицом и провалами тьмы вместо глаз. По крайней мере, ни один ребёнок, верящий в сказки. А она – верит.
Секунду, долгую секунду она испуганно смотрит на него, навострив свои длинные ушки. Потом поворачивается и срывается с места.
Адриан позволяет застывшей крови в своих жилах вскипеть. Его мышцы наполняются мощью, и он несётся за ней, пригнувшись, высоко вскидывая ноги, с развивающимся плащом, похожий на чудовищную жужелицу. Некоторые начинают вопить, хохотать или рычать в такие моменты. Но он бежит молча.
У ограды девочка останавливается, трижды притопывает и подпрыгивает – высоко, так она без труда перемахнёт железный забор… Но когда её ноги отрываются от земли, тень ближайшего куста поднимается, хватает её за сапожок и швыряет на гравий. Девочка даже не успевает вскрикнуть. Когда она поднимается с четверенек – лицо разбито, из-под носа густой струйкой течёт кровь, кажущаяся чёрной под этой луной – Адриан уже стоит над ней. Не запыхавшись. Не дыша.
Ограда парка гудит от силы, с которой он бросает девчонку на прутья. Жадно слизывает густые капли, стекающие по её лицу. Она кричит. Но это неважно.
Адриан разрывает её пуховик, хватает за подбородок и вынуждает запрокинуть голову. Вот она. Тонкая, бледная детская шея с синеющими под кожей сосудами. Пара игольно-острых клыков впивается в эту шею.
Адриан наслаждается. О, этот восторг способны оценить только его собратья! Густая, горячая струя, обжигающе бьющая в горло, наполняющая всё иссохшее тело – не просто жизнь, о нет, мечта. Радуга, которую призма этой ночи свела в один луч – алый. В эти мгновения Адриан не только чувствует себя живым, он чувствует больше, чем смертные всего этого города почувствуют за все свои нелепо короткие жизни. Биение мифов, пульс сказки, шорохи бальных платьев фей и отдалённое ржание единорогов… В каждой горячей алой капле – чудо и мечта. А их считают сухими библиотекарями!..
Адриан с сожалением отрывается от холодного безвольного тела, облизывает тонкие губы, не давая пропасть ни одной капле бесценного напитка. И вновь поднимает свои чёрные, лишённые выражения глаза к луне. Её голубые лучи сияют багрянцем – так, как этого никогда не смогут понять банальные смертные и кровожадные дикари.
Обескровленный истерзанный труп он оставляет там же. Сейчас каждый день говорят о педофилах, кого удивит изуродованная девчонка? Никто никогда и не подумает (о глупцы!), что нынешней ночью здесь совершалось величайшее таинство. Что здесь он причащался Грёзы.