Прочитал "Homo Ludens" Йохана Хёйзинги. Если "Осень Средневековья", лежащая скорее в области исторической, вызвала, пусть и с оговорками в некоторых частных случаях, моё восхищение, то эта работа, культурологическая, прежде всего провоцирует острое желание поспорить. Чем, видимо, я и займусь.
Начнём с общего обозрения взглядов Хёйзинги. Он утверждает, что культура человечества развилась и возникла в форме игры. Игру же он понимает как добровольную деятельность, ничем иным не вызванную, как стремлением к заключающемуся в ней удовольствию, и ограниченную во времени и пространстве, а также правилами, признанными всеми участниками. Игра чаще всего имеет агональный, то есть состязательный характер, или (порой - "и") заключается в изображении и имитации чего-то. Вооружившись таким определением, он возводит (или сводит) к игре всю сферу религиозного, право, войну, дуэли, спорт, искусство, философию...
На мой взгляд, основная проблема "Homo Ludens" в том, что Хёйзинга не помещает свою теорию, неважно, насколько шаткую или прочную, на хоть какое-то основание: игра является источником культуры, но как некая первооснова всего человеческого существования прямо не постулируется (и, видимо, как таковая автором и не рассматривается), но при этом и под игру не подведено никаких оснований. По неясной мне причине Хёйзинга крайне пренебрежительно отзывается о функционализме и даже не хочет касаться областей психологии, поэтому игра как явление как бы повисает в воздухе; Хёйзинга признаёт за человеком и другие формы деятельности и побудительные мотивы, помимо игры, и их происхождение, а также отношение к ней, тоже не раскрывается. Такое нежелание доходить до последних категорий совсем не к месту в книге, имеющей дело именно с фундаментальными принципами культуры. Уже это оставляет впечатление произвольности избранной "точки отсчёта" культуры.
Для дальнейших рассуждений, думаю. придётся кое-что сказать о моих собственных взглядах на рассмотренные в книге проблемы. Они ни в коем случае не претендуют на взвешенность, были сформированы частично в процессе чтения и, хочу подчеркнуть, их правильность или неправильность мало влияет на те спорные места сочинения Хёйзинги, которые я укажу ниже. Мой же взгляд базируется, вполне предсказуемо, на любимой мною теории Рене Жирара - однако это не предвзятость, лакуны в "Homo Ludens" привели к таким выводам против моих собственных ожиданий. Начнём с того, что Хёйзинга противоречит сам себе: смысл игры, согласно его теории, должен заключаться в удовольствии от самого процесса, однако сам автор подчёркивает важность престижа и славы, достигаемых посредством агона и являющихся его главной целью. Итак, игра - это имитация борьбы (или ограниченная борьба, если между этими понятиями есть разница) за авторитет, как щенки понарошку, не раня друг друга, дерутся подобно взрослым альфа-самцам или как олени, лишь сшибающиеся рогами в сражении за самку. Таким образом игра - это урезанное, безопасное насилие; агон - суррогат драки (поскольку Хёйзинга признаёт возможность и неигрового боя, странно, как он не заметил необходимости этого вывода). Если считать его начальной формой игры (а, в конечном счёте, наиболее примитивные игры, хоть как-то напоминающие о правилах, которые для Хёйзинги принципиальны, сводятся именно к этому), то всё дальнейшее развитие стихии игры, а далее - и идеи ограничивающих правил, происходит из стремления сдержать и подавить насилие, ровно по Жирару. Я, разумеется, признаю также существование игр, не связанных с агональным элементом, происходящих из детского стремления видеть, слышать и трогать, но Хёйзинга не желает вовсе затрагивать вопрос понятия о красоте (а из этих игр, как мне кажется, происходит именно идея эстетики), уделяет не-агональным играм очень мало внимания, так что для нас сейчас это не важно; кстати, такая оговорка сама по себе ставит вопрос, насколько правомочно рассматривать игры как монолитное целое.
Настойчивое отрицание Хёйзингой любых намёков на функционализм приводит к довольно странным результатам. Он считает, что судебное разбирательство - целиком агон, поскольку там есть противоборствующие стороны и элемент соревнования, будто не замечая того, что выступление истца против ответчика - естественная ситуация, и скорее как суд, так и другие, более ранние агоны являются разными способами эту ситуацию формализовать. Точно так же он возводит философию к софизмам и диалогам, а и те и другие - к архаической игре в загадки; однако независимо ни от каких игр диалог - это естественная (и, в общем-то, единственно возможная форма общения. Конечно, это ставит перед нами вопрос о том, не является ли сам язык игрой от начала до конца, но Хёйзинга об этом не говорит. Поэтому, кстати, его позиционирование поэзии как игры кажется мне спорным, поскольку по-моему поэзия - это скорее естественное развития языка, как явления, естественно тяготеющего к максимальной и иррациональной упорядоченности (что может быть, но может и не быть проявлением игровой сути). В делении на партии или философские школы Хёйзинга опять видит проявление игрового деления на команды, однако не естественно ли, что какое-то количество людей разделяет одни взгляды?.. Короче говоря, он использует игру везде и всюду, даже там, где имеется более просто и разумное объяснение, и при том, что сама по себе игра в интерпретации Хёйзинги очень мало что объясняет.
Наименее спорная часть "Homo Ludens" - та, где автор просто подмечает игровые элементы разных культур и эпох, перечисляет их и характеризует (хоть и тут он порой даёт маху и слишком увлекается) - собственно, делает то же, что в "Осени Средневековья". Ведь игра действительно важна для культуры и оказывает на неё обширное и глубокое влияние, с этим сложно спорить. Проблемы начинаются лишь тогда, когда Хёйзинга пытается обобщить эти наблюдения и сделать игру общим знаменателем человеческой деятельности.
При этом, кстати, он не придерживается строгих и последовательных критериев. Например, он отказывает в подлинно игровом характере современному спорту из-за того, что для профессиональных спортсменов это слишком серьёзное занятие - но при этом бой насмерть казался ему достаточно игровым! Софизм Хёйзинга называет вырождением, хотя тот полностью отвечает предложенным им критериям игры как бесполезного, основанного только на системе формализованных правил занятия.
Всё дело, как мне кажется, в том, что "Homo Ludens" в гораздо меньшей степени культурологическое научное исследование и в гораздо большей - книга, написанная между мировыми войнами. Это выражение эмоциональной реакции Хёйзинги на крушение иллюзии рациональной и неизменно повышающей свою этичность культуры, это эскейпистсккая зарисовка утопии доброжелательной и честной игры во всех сферах жизни, и как таковая не может быть последовательной или вполне обоснованной.
P.S. Должен отметить, что самые общие соображения Хёйзинги об игре как явлении не могли не навести меня на мысль о ролевых играх (в узком терминологическом смысле). Проанализировать их феномен с этой точки зрения было бы достаточно любопытно...