Я вообще слабо помню повседневное течение своего детства, и потому не помню, действительно ли я особенно просил о домашнем животном, каковы были причины этого, и почему седьмого ноября тысяча девятьсот девяносто девятого года мы с мамой отправились-таки на выставку кошек выбирать нового члена семьи. Почему на выставку, а не взять какого-нибудь бесплатного метиса из картонной коробки в подземном переходе - тоже не знаю; казалось бы, наше финансовое положение скорее располагало к последнему. Так или иначе, мы начали бродить по выставке, причём право выбора было безусловно передано мне. Я сразу забраковал костисто-кожистых сфинксов, с любопытством рассматривал пушистого чёрно-белого кота, был умилён неизменно печальным видом шотландской вислоухой кошечки, и мы уже приценялись к персиковому персу... Но взгляд мой упал на клетку в сторонке, где сидела довольно крупная, но изящная кошечка с круглой мордочкой, в серебристо-серой шубке с несколькими рыжими подпалинами, придающими ей индивидуальность, сидела и смотрела сквозь прутья на мир одновременно нервически и грустно. Киске было уже четыре месяца, всех её братьев и сестёр давно распродали, а эта никак не продавалась - кажется, был у неё какой-то незначительный изъян в экстерьере, делавший её неинтересной для профессиональных заводчиков британских короткошерстных кошек. И вправду, её соплеменницы тут же, на выставке, были более округлы и тяжеловесны, вроде китайских будд. Тут следовало бы сказать, что я проникся жалостью к отвергнутому обществом зверьку, да только ничего такого не было - просто она была очень милая; не уверен, как обстоит дело с любовью с первого взгляда между людьми, но питомцев, по-моему, выбирают именно так. Просто я поглядел на неё и понял, что это моя кошка. И чем больше глядел, тем более уверялся в этом, хоть мы ещё некоторое время колебались между нею и розоватым кусочком меха, а на самом-то деле выбора уже не было. Оказалось. что у нас не хватит наличных денег, чтоб заплатить за эту кошку, так что мы отправились домой, а за новым приобретением мама с деньгами поехала уже одна. Никаких кошачьих приспособлений у нас не было - даже миски мы получили в комплекте с животным, - так что киса была привезена, плотно укутанная в мамин шарф. Из тёмно-сиреневого кокона торчала только голова, кажется, состоящая почти целиком из раскрытых в ужасе глаз. Выпущенная на пороге, кошка серой молнией метнулась под ванную и три дня прожила в коммуникациях между стенами, откуда её невозможно было выскрести. Потом она вышла совершенно спокойная и с этих пор была нашей кошкой.
Мы назвали её Лизой - просто потому, что имя ей подходило.
Следующим летом Лиза как заправская львица кралась среди травы, высоко подскакивала вслед за вспархивающими птицами и на редкость яростно защищала территорию не только от чужих котов, но даже от собак. кто бы мог подумать, что домашняя киса, прежде не выходившая на природу дальше балкона, так быстро и полно освоится на даче? Обнаружив полное пепла кострище напротив крыльца, Лиза сразу смекнула, для чего оно нужно, и свои нужды отныне справляла только туда - ни этим летом, ни во все последующие она ни разу не воспользовалась стоящим в доме лотком и даже в дождь выходила делать свои дела на улицу, высоко задирая лапки и на каждом шагу брезгливо отряхивая их. Несколько раз она пропадала на сутки, повергая семью в глубокую панику, а потом возвращалась без всяких объяснений; сидела на крыльце до глубокой ночи. глядя в темноту и вынуждая упрашивать её зайти, наконец, в дом; запугала соседских котов, доказав на деле полное над ними превосходство. Но это всё потом, а этим, первым летом, мы её вскоре повязали, потому что кошке полезно иметь репродуктивный опыт. Ко второму месяцу Лиза начала раздуваться, с каждым днём всё более напоминая серо-рыжий мяч на ножках. При этом ничуть не снижала интенсивности прыжков по деревьям, и, глядя, как натянувшийся живот стукается о сучки, мы подсчитывали, сколько из котят родится идиотами.
Котят родилось семеро, и идиотов среди них не оказалось. Весьма возможно, что сыграла роль тут просто свойственная животновладельцам сентиментальность, но я с несомненной ясностью убедился, что животные обладают индивидуальностью, причём практически врождённой. Вот рыжий котёнок, один глаз которого немного больше другого, он грустный и немного робкий. А вот серая, с белой звездой на лбу Бритни - бойкая до чрезвычайности. Лиза же показала себя образцовой матерью. её взгляд, когда она лежала на боку, кормя копошащееся стадо, на которых еле-еле хватало сосков, ясно указывал, что это непросто, но она делала всё возможное. Поджидала детёнышей, начавших уже бегать, в коридоре за углом, чтоб обхватить поперёк туловища нежной лапой, вылизать и отпустить, переходя к следующему. С гордостью смотрела на подрощенных резвящихся котят.
Став матерью, Лиза вскоре и заматерела. Никаких следов неправильного экстерьера - идеально шарообразная голова с чудесно округлыми щеками, которой она интимно бодала меня в подбородок, пока похожие на колонны лапы (на правой подушечка пятнистая, чёрно-белая) методично и деловито месят мою грудь, как руки какой-нибудь некрасовской женщины - тесто, в меру упитанное пушистое брюшко, которое требовательно подставляется для поглаживаний с грацией, достойной Истоминой, прямой, самого серьёзного вида хвост, которым она галантно оборачивала лапки, будто муфтой... А урчание, ровное и глубокое, выражаемое и густым рокочущим звуком и мягкой вибрацией всего тёплого, пушистого кошачьего тельца, довольное и любящее урчание, - один из самых успокаивающих и уютных звуков на свете, если не самый.
В декабре две тысячи десятого года Лиза умерла. Конец истории.