И снова - никаких трэша и угара, рейтинг где-то PG-13, едва ли даже R...
Текст песни принадлежит Олегу Анофриеву, я не претендую ни на какие права на него и использовал в целях некоммерческих.
Его зовут Фасилье, а для ниггеров - Доктор Фасилье, потому что он владеет секретами вуду (или, по крайней мере, сам так утверждает), и потому, что нечего рабам звать его просто по имени
Мой ответ покажется вам дерзким,
Но молчать уже не в силах я.
Я молю - доверься мне, доверься!
Словно ночь темна душа моя...
Но молчать уже не в силах я.
Я молю - доверься мне, доверься!
Словно ночь темна душа моя...
Его зовут Фасилье, а для ниггеров - Доктор Фасилье, потому что он владеет секретами вуду (или, по крайней мере, сам так утверждает), и потому, что нечего рабам звать его просто по имени. А если б к нему обращались "масса Фасилье", белым бы это не понравилось. Может быть, он и торгует себе подобными, но это не даёт права черномазому становиться на одну ступень с настоящим белым человеком.
Будто в согласии с ними природа наделила Фасилье - свободного чёрного, чёрного-работорговца - самой что ни на есть ниггерской внешностью. Плоский нос с вывернутыми ноздрями, пухлые губы, а за ними - огроменные зубы и между передними - огроменная же щель. Разве что с кожей повезло - цвета кофе с молоком. Может быть, Фасилье - метис, но ему от мамочки ни о чём таком не известно. И ни один белый никогда не пытался позаботиться о нём как о сыне, уж это точно. Фасилье пытается компенсировать это, одеваясь дорого и с шиком - по крайней мере, в его представлении. Лиловый фрак, в котором Фасилье выезжал даже верхом, штаны в тон, изящный фиолетовый жилет с искрой и, конечно, высоченный цилиндр. Чем не южный джентльмен?.. Он даже обзавёлся тростью, как все джентльмены (заодно ею сподручно колотить нерадивых ниггеров).
Но неважно, как ты одет. Неважно, насколько светлая у тебя кожа. Фасилье - черномазый, торгующий черномазыми, слишком чёрный для белых и слишком белый для чёрных.
Фасилье ненавидит чёрных. Есть немного вещей, которые Фасилье бы не ненавидел, но больше всего он ненавидит ниггеров. Его торговля могла бы, пожалуй, идти лучше, если б он кормил живой товар чуть чаще или не избивал бы порой рабов до смерти своей элегантной тростью... Но Фасилье готов мириться с убытками. Он жесток, эгоистичен, беспринципен и совершенно лишён совести, так что нельзя, строго говоря, утверждать, что она его мучает... Но Фасилье чувствует (а не только знает, что было бы гораздо) терпимее), что он не на своём месте, что он делает не то, что должен делать. И за это он ненавидит ниггеров, которые занимают именно то положение, какого заслуживают.
Они в своих кандалах - все вместе, а Фасилье на своей лошади одинок. Что ж, он заплатил одиночеством за комфорт и безопасность - и эти ниггеры не получат, не отдав ту же цену, ни того, ни другого.
Не пугайся этой темной ночи -
Только ночью помыслы ясны,
Только ночью страсть в сердцах клокочет,
Только ночью сладостные сны...
Только ночью помыслы ясны,
Только ночью страсть в сердцах клокочет,
Только ночью сладостные сны...
Её зовут Тиана, а чаще - "эй, ты" или "моя шоколадочка". Потому что Тиана - рабыня, и при том красивая рабыня. Ни то, ни другое ей не нравится, но ни то, ни другое, от неё и не зависит.
Такой внешностью её одарила (быть может, извиняясь за то, что Тиане пришлось родиться на плантации, от рабов и как рабыне) природа: огромные светло-карие глаза с удивительными золотистыми искорками, яркие чувственные губки, аппетитная фигурка и осанка - прямая даже когда девушка несёт тяжеленную кастрюлю. И даже оттенок хорошо обжаренных кофейных зёрен на её бархатистой коже не кажется чем-то постыдным.
Конечно, с такой внешностью Тиана могла бы стать служанкой в господском доме, а то и добиться ещё лучшей роли, но... Всё упиралось в ту самую осанку, гордую и несгибаемо-прямую, да ещё во взгляд золотистых глаз - не дерзкий, но полный достоинства и спокойной уверенности. Ниггерам такие манеры не к лицу, и служанку, ведущую себя столь вызывающе, гостям не покажешь. Некоторые выбили бы из подобной рабыни всю дурь, научили бы её покорности, даже если в результате она бы растеряла и красоту, и ловкость, и стала дешевле хромого мула. Большой Папочка Ля Бафф человек иной породы, в сущности, мягкосердечный и никогда не позволяющий жестокости взять верх над бережливостью. Так что он просто отправил девчонку на кухню, где её видят разве что прочие ниггеры. Красота, может, не помогает шинковать морковку, но и не мешает.
Тиану это устраивает. Она любит готовить и не стремится найти тёплое место на плантации, потому что не собирается провести тут остаток жизни. У Тианы есть мечта - не столь несбыточная, как достать звезду с неба, но гораздо более предосудительная для черномазой. Тиана копит на свою свободу. Откладывает каждый подаренный хозяином цент, отчаянно торгуется на рынке, если её посылают за продуктами, и припрятывает всё сэкономленное, словом, добывает себе свободу, как только может. Пока она очень далека от необходимой суммы, но однажды...
Тиана предпочитает не думать о том, когда именно это "однажды" наступит.
Конечно, столь красивая девушка не избежала мужского внимания, на кухне она или нет. А внимание белого мужчины к черномазой, являющейся его юридической собственностью, может иметь только два исхода. Один из них - то, что рабыню секут до полусмерти, а если она продолжает упрямиться, то ножом и клеймами обеспечивают, чтоб больше она никогда и никому желанной не показалась. И тут уж речь и не о похоти, и не о бережливости - просто нельзя ниггерам позволить думать, будто их мнение может отличаться от господского. Так что Тиана предпочла другой вариант. Это случалось всего несколько раз (не то что будь она горничной) и, за исключением первого, было не так уж ужасно. Противно, но быстро и почти незаметно, если ни о чём не думать. А вот ниггеров, лезущих к ней со знаками внимания, Тиана отшивает холодно и с достоинством, всех до одного. Этот потный, скользкий, монотонный процесс её совсем не привлекает, да ни один раб на плантации Тиане не нравится...
А ещё от этого могут быть дети. Тиана не хотела рожать детей, потому что это значило бы рожать рабов. А создавать рабов - худшая вещь на свете.
Тьмой ночной покрыт секрет рожденья,
В тьму уходим, жизнь прожив, опять.
Оттого так тяжко пробужденье,
Оттого так сладко засыпать...
В тьму уходим, жизнь прожив, опять.
Оттого так тяжко пробужденье,
Оттого так сладко засыпать...
Они не могли не встретиться. Фасилье поставляет живой товар на все плантации в округе и знает каждого белого массу и каждого чёрного джимми в этих местах, а они знают и презирают его. И Тиана - не исключение.
В первую их встречу Фасилье немедленно залез ей под платье и потянулся слюнявым длинным языком к эбеновой шейке, а Тиана ледяным тоном сообщила, что позовёт сейчас массу Большого Папочку, чтоб он посмотрел, как какой-то ниггер щупает его собственность, и что, доктор, по-вашему, он сделает с таким наглым ниггером?..
В их вторую встречу Фасилье театральным жестом извлёк из-за пазухи отрез отличной ткани, назвал Тиану красавицей и самой аппетитной негритоской по эту сторону Миссисипи и, наконец, встречая лишь всё тот же суровый взгляд, даже предложил целых пять долларов. И при том кланялся и махал цилиндром, будто настоящий джентльмен какой. Тиана послала его к чёрту. Ей, может, и нужны были деньги, но она не собиралась из рабыни становиться шлюхой. Она хотела стать свободной.
В их третью встречу Фасилье, брызгая коричневой от табака слюной сквозь щель между зубами, кричал, что он может попросту купить её, и посмотрим, как тогда она запоёт! Ей красная цена - пятьсот долларов, и то много, а он сегодня привёл Большому Папочке партию рабов на три тысячи!.. На самом деле он знал, что бессовестно лжёт, и за такую красивую, да и работящую рабыню могут запросить и куда больше. Тиана же в этом не была уверена, зато уверена была, что ниггерам не положено иметь чёрных служанок. Может, Фасилье и продаёт рабов сам, но ни один настоящий белый не продаст рабыню лично ему. И она была права. Пришедший в ярость Фасилье, театрально взмахивая руками и потрясая какой-то связкой зубов (собачьих. что ли?), пообещал проклясть упрямую негритоску, но Тиану от его ужимок только смех разобрал.
Что так его привлекло именно в этой черномазой? Да, смазливая, но в любом публичном доме Фасилье мог купить на ночь (и куда дешевле, чем за пять сотен) не менее, а то и более красивую негритоску... а может, даже и белую. Ему ведь нужна была только одна ночь, и Фасилье отлично это осознавал. Это уж точно не была любовь - он и вообще сомневался, что это слово хоть что-нибудь значит, и уж точно никогда ничего такого не испытывал, тем более - к черномазой кухарке с сочными титьками. Но она была нужна доктору Фасилье, зачем-то была страшно необходима...
Тиана презирала чёрного работорговца, и в этом не было никаких сомнений. От его кислого, пропитанного запахом прогорклого табака и дешёвого джина, дыхания её мутило. Фасилье был ей отвратителен - и отвращение это она начала испытывать по пять раз на дню. Ведь стоило отпустить свои мысли, шинкуя морковку или помешивая бульон в большом котле, как на ум приходил он. А когда Тиана вспоминала этого вертлявого, уродливого ниггера в нелепом фраке, ниггера, которого она и все вокруг с полным правом ненавидели и презирали, её дыхание учащалось, а внизу живота возникало назойливое тепло, которого никогда не бывало, когда Большой Папочка отправлял её к себе в спальню...
В их четвёртую встречу Тиана отвела Фасилье за сарай, туда, где трава такая густая и мягкая...
В мире слёзы, пот и кровь -
Ну а нам какое дело?..
Пусть в объятьях чудных снов
Отдохнёт душа от тела...
Ну а нам какое дело?..
Пусть в объятьях чудных снов
Отдохнёт душа от тела...
И вот тело цвета кофе с молоком и тело цвета прожаренных кофейных зёрен, одинаково блестя от пота, лежат рядом на этой изумрудной траве.
Тиана смотрит в небо, поминутно облизывая пересохшие губы, и пытается отдышаться. Кончики пальцев всё ещё дрожат от первого в её жизни приступа наслаждения. Это было совсем не так, как с Большим Папочкой. То есть на самом деле так же - потное, скользкое, монотонное дело, но нельзя было перестать думать, да и не хотелось. Наоборот, Тиана запомнила каждое прикосновение омерзительного чёрного работорговца, самого презренного человека на свете, каждое мгновение, когда он был в ней.
Теперь, тяжело дыша на примятой траве за сараем, она понимает, отчего не могла перестать думать о Фасилье, зачем он был ей нужен. Прыщ, мерзкий, огромный прыщ отвращения к себе, оказывается, набух давным-давно, но никак не мог лопнуть, потому что у Тианы - и она знала это - не было выбора. Не она решила идти в спальню Большого Папочки. А вот это решила она. Она была с самым презренным человеком города, и никто не заставлял её, никто не мог её к этому принудить, - и прыщ наконец-то прорвался гноем вины, залившим её с ног до головы, медленно стекающим сейчас по её бёдрам. Тиана чувствует отвращение к себе - и облегчение. Чувствует себя свободной.
Фасилье, блаженно потягиваясь и сплёвывая на траву рядом с собой, понимает теперь, что так влекло его в этой надменной негритоске. Чего он не мог получить ни от одной шлюхи даже за пять сотен долларов. Белые презирали его - и отстранялись. Чёрные презирали его - и отстранялись. Тиана презирала его - и прижималась до боли близко, вцеплялась руками и ногами. И сейчас они лежат - ненавидя и презирая друг друга - вместе.
Тиана медленно переворачивается на бок и тянется искусанными губами к губам работорговца. Фасилье поворачивается к ней и скользит длинными пальцами по бедру к влажному и горячему местечку, где оставил влажную и горячую частицу себя, будто желая убедиться, что она всё ещё там.
Он хочет, чтоб у Тианы был ребёнок.