Я вообще-то просто хотел кое-кому показать эту книгу, так как, как известно моим знакомым, с трудом воспринимаю, что у кого-то не было того же культурного бэкграунда в детстве, что и у меня; но так как самой книги под рукой, естественно, не было, я воспользовался гуглом. И сперва всё было нормально - книга известная и легко нашлась, я проглядывал знакомые строки... а потом знакомых строк не нашлось. Вообще. Уж в чём-чём, но в усвоенных до окончания полового созревания цитатах я уверен абсолютно, однако "Наша древняя столица" отказывалась выдавать фразы, которые я из неё запомнил - раз, другой, третий... Тон и содержание вообще оказались во многих местах не такими, как в моей памяти. Я уже было усомнился в своём здравомыслии, но тут внимательное изучение аннотации к тексту подсказало, что "в каждое новое издание вносились исправления и дополнения, поскольку ежегодно археологи открывали новые подробности, связанные с историей нашей Родины"; это сильное преуменьшение: даже самое поверхностное сличение нескольких вариантов показывает, что различаются целые главы, причем отнюдь не деталями быта.
Собственно, с учётом того, что Наталья Кончаловская, оказывается, жена Сергея Михалкова, это неудивительно - конъектурные перелицовки собственных текстов в этой семье, несомненно, были традицией. А вот изучить историю этих правок было бы чрезвычайно интересно, тем более, что первый вариант книги издавался в 1948-1954 годах, что, конечно, наложило свой отпечаток и потребовало правок. Фактически, корректней говорить про как минимум две отдельные книги под одним и тем же названием, так как у этих вариантов совпадают лишь отдельные стихи и даже содержание отличается разительно (так, знакомый мне вариант не делится на три книги и не затрагивает событий Смуты и последующих лет вовсе). При этом и внутри каждого из них наблюдаются вариации, хотя и менее значимые (ср., например текст первого издания и близкий к нему вариант без указания года публикации).
К сожалению, я не смог провести такой анализ толком, так как для этого надо бы зарыться в библиотеки, а доступные в сети тексты, к сожалению, почти нигде не датированы. Тем не менее, видимо, вариант, знакомый мне с детства - поздний, и это вызывает немалое недоумение. Если то, что акцент с исторических событий сдвинулся на описания быта, как раз можно понять, то весьма загадочной кажется смена акцентов (напомню - первое издание это 1948 г.!), например, в повествовании про Ивана Грозного.
Вариант, памятный с детства:
По палатам царь Иван:
Два боярина сбежали
В королевский польский стан.
Изменили государю,
И отчизне, и Кремлю,
Польше предались бояре,
Сигизмунду-королю.
Царь кричит: "Бояр на плаху,
Коль они уходят к ляху!
Перевешать их пора —
Нам от них не ждать добра!"
<...>Царь грозе уподоблялся,
И народ его боялся,
И боялся и любил,
Царь в народе Грозным слыл.
А вот вариант, близкий к начальному (см. выше):
Шли на польских панов иль татар,
Защищая в битве рукопашной
Не страну, а вотчину бояр.
Царь за это на бояр в обиде,
Им ничто — торговля да моря!
Все сидят в берлогах, ненавидя
Грозного московского царя.
За чертой — поляки, немцы, шведы,
А внутри — бояре да князья.
Все враги! Попробуй поразведай, —
Все косятся, ненависть тая.
<...>В ненасытной, в страшной жажде мщенья
Гнал людей на плаху, к палачам,
А потом вымаливал прощенья,
Сам не свой метался по ночам:
«Нету жизни мне с моей виною!
Горе душегубцу, злыдню, псу!
Ты, земля, разверзнись подо мною,
И тебе я грех свой принесу!»
<...>Думал царь: «На ляха войско двинем, —
На своих бояр управы нет!
Неужель я царскою десницей
Никогда врагов не поборю?
Не хотят бояре подчиниться
Первому венчанному царю!
Не хотят сплотиться воедино,
Скипетра и барм не признают, —
Пастуха не слушает скотина,
Невдомёк, что волки тут как тут!»
И опять в нём ненависть вскипела,
Как всегда слепа и горяча…
Неужели такая, почти эйзенштейновская версия могла быть оригинальной?..
Вообще этот вариант (или варианты) оказался много интереснее того, что я читал в детстве, как в плане повествовательном (целый мини-эпос об Иване Болотникове! кто вообще пишет о Болотникове?), так и в поэтическом. Знакомый мне с детства однообразный раёшник тут варьируется намного шире, нет нарочитой упрощённости, образы намного более смелые и собственно поэтические. Неожиданная для меня амбивалентность пошла на пользу и формальным качествам текста. На очень даже сильном четверостишии, подтверждающем данный тезис, я, пожалуй, и закончу этот небольшой обзор:
Свидетель зла и славы —
Огромный, гербовый орёл,
Царя слуга двуглавый.