Если выпало в империи родиться, pа неё и умирать придётся вскоре.(c) Сергей Плотов
Я вспомнил, что ко мне как-то по случаю попал третий том полного собрания сочинений Николая Гумилёва. Содержит он стихотворения и поэмы 1914-1918 гг., периода, на мой личный вкус, неоднозначного в его творчестве. Мне ближе его экзотические, а отчасти и декадентские стихи, мой любимый сборник - "Шатер". В эти годы, с одной стороны, ещё чувствуются ароматы Африки, а чуть позже появляются новые, зрелые (или вернее - усталые?) интонации, но между этим также и пафос его военной лирики, и то чрезмерная тяжеловесность, то неудачная упрощённость в стилистических экспериментах.
Разумеется, многое из включённого в этот сборник, я уже читал и хорошо знаю и говорить о таких произведениях не буду, как бы примечательны они ни были, ведь иначе придётся стать слишком многословным. За единственным исключением...
"Мик" дан тут в нескольких редакциях, отличия между которыми значительны и достаточно интересны (хотя финальная, печатная, всё же лучше прочих, следует отдать должное вкусу Гумилёва). А вот у критиков, по всей видимости, вкус отсутствует совершенно - и в данном случае я не считаю нужными извиняться за категоричность. Насмешливо-снисходительные отзывы на эту поэму не оправдывает и то. что в 1918 году действительно могло быть не до африканских красот; а советским критикам тридцатых, очевидно, просто делали в редакции обязательную лоботомию, что с них взять: "великодержавный шовинизм и местный национализм имеют общие положения <...> поэт Гумилёв, как известно, восхвалял имперскую романтику, отражал влияние мистицизма и церковщины. В своей африканской поэме "Мик" Гумилёв выявил отчетливую идеологию великодержавника-империалиста"...
Военные стихи Гумилёва я не люблю. Они, несомненно, искренни, и оттого плохи, поскольку пафосны без меры, как это бывает только с искренними стихами о войне, написанными солдатами. Ценя личность Гумилёва, который не мог не быть именно таким восторженным и наивно-искренним воином, я не всегда могу ценить и порождённые ею стихи. Разве что "Солнце духа" можно терпеть... Впрочем, неожиданным контрастом к этим стихам начала войны оказывается "И год второй к концу склоняется...", написанное в 1916 году; не берусь судить, сказалось ли тут более глубокое понимание войны или простая усталость от неё, но какая резкая смена настроения!
"Средневековье" - какой-то неожиданный привет из времён "Жемчугов" (на самом деле тут есть целый ряд, особенно в 1914-1915, стихотворений будто бы ещё даже до-акмеистских, а это просто из немногих удачных среди них); мистическая, но возвышенная - без блоковского ухода в надрыв либо мрачность - атмосфера, условно-романтический, но при том достоверно-детальный образ...
"Пятистопные ямбы" - одно из сильнейших стихотворений Гумилёва вообще и, наверное, самое сильное моё новое впечатление после этой книги. Вся суть периода, который охватывает этот том, и, может, вся суть Гумилёва вообще - здесь. Очень личное стихотворение и в то же время на редкость общечеловеческое для такой автобиографичной вещи. И весьма зрелое - как по форме, так и по содержанию. Ох, хорошо, до чего хорошо...
"Из букета целого сирени..." на редкость простое стихотворение о любви, не производящее впечатления искусственной безыскусности, как это часто бывает, очень трогательное. "Много есть людей, что полюбив..." тоже трогает, хоть и по-иному...
"Я, что мог быть лучшей из поэм..." пробирает неожиданно и необъяснимо, причём не только первыми строфами, чьё содержание знакомо мне слишком хорошо, но и последней, которая, кажется, должна бы быть чужда безбожной моей душе. Но Гумилёв... Нет, это не Андрей Рублёв, конечно, да и немного иначе - если есть Гумилёв, то неважно, есть ли Бог; от этого ничего не убавится в его стихах. Или вот ещё - "Бывает в жизни человека...", чисто, возвышенно и пьяняще, как горный воздух. До тех пор, пока эти стихи звучат, они истинны в сколь угодно материалистичном мире.
Но закончить я хочу поэмой "Два сна" - снова экзотика, снова немного детское, очень беззаботное... Великолепная вещь, поэтичная, искренняя, подобная витражу, выходящему на рассветное небо. Тут особенно хорошо видно то, что в действительности относится и ко всему написанному Гумилёвым, - что экзотика вторична по отношению к детскому, свежему, радостному восприятию мира, что экзотика происходит из этого восприятия и одновременно - способ подчеркнуть его. И стих - стройный, ладный, журчащий... Между прочим, вариант-набросок поэмы (тот, что с "Не светит солнце, но и дождь...") понравился мне не меньше основного - и, наверное, нравился бы даже более, если б правомерно было сравнивать завершённое произведение и то, что прервано на середине.
Люблю Гумилёва, нежно люблю. Оттого, пожалуй, и пишу о нём невнятно. Вообще, писать о стихах - дело неблагодарное и неблагородное (в чём меня лишний раз убедили комментарии в книге), они созданы для того, чтоб их читали. Пойду-ка перечитаю ещё раз-другой...
Разумеется, многое из включённого в этот сборник, я уже читал и хорошо знаю и говорить о таких произведениях не буду, как бы примечательны они ни были, ведь иначе придётся стать слишком многословным. За единственным исключением...
"Мик" дан тут в нескольких редакциях, отличия между которыми значительны и достаточно интересны (хотя финальная, печатная, всё же лучше прочих, следует отдать должное вкусу Гумилёва). А вот у критиков, по всей видимости, вкус отсутствует совершенно - и в данном случае я не считаю нужными извиняться за категоричность. Насмешливо-снисходительные отзывы на эту поэму не оправдывает и то. что в 1918 году действительно могло быть не до африканских красот; а советским критикам тридцатых, очевидно, просто делали в редакции обязательную лоботомию, что с них взять: "великодержавный шовинизм и местный национализм имеют общие положения <...> поэт Гумилёв, как известно, восхвалял имперскую романтику, отражал влияние мистицизма и церковщины. В своей африканской поэме "Мик" Гумилёв выявил отчетливую идеологию великодержавника-империалиста"...
Военные стихи Гумилёва я не люблю. Они, несомненно, искренни, и оттого плохи, поскольку пафосны без меры, как это бывает только с искренними стихами о войне, написанными солдатами. Ценя личность Гумилёва, который не мог не быть именно таким восторженным и наивно-искренним воином, я не всегда могу ценить и порождённые ею стихи. Разве что "Солнце духа" можно терпеть... Впрочем, неожиданным контрастом к этим стихам начала войны оказывается "И год второй к концу склоняется...", написанное в 1916 году; не берусь судить, сказалось ли тут более глубокое понимание войны или простая усталость от неё, но какая резкая смена настроения!
"Средневековье" - какой-то неожиданный привет из времён "Жемчугов" (на самом деле тут есть целый ряд, особенно в 1914-1915, стихотворений будто бы ещё даже до-акмеистских, а это просто из немногих удачных среди них); мистическая, но возвышенная - без блоковского ухода в надрыв либо мрачность - атмосфера, условно-романтический, но при том достоверно-детальный образ...
"Пятистопные ямбы" - одно из сильнейших стихотворений Гумилёва вообще и, наверное, самое сильное моё новое впечатление после этой книги. Вся суть периода, который охватывает этот том, и, может, вся суть Гумилёва вообще - здесь. Очень личное стихотворение и в то же время на редкость общечеловеческое для такой автобиографичной вещи. И весьма зрелое - как по форме, так и по содержанию. Ох, хорошо, до чего хорошо...
"Из букета целого сирени..." на редкость простое стихотворение о любви, не производящее впечатления искусственной безыскусности, как это часто бывает, очень трогательное. "Много есть людей, что полюбив..." тоже трогает, хоть и по-иному...
"Я, что мог быть лучшей из поэм..." пробирает неожиданно и необъяснимо, причём не только первыми строфами, чьё содержание знакомо мне слишком хорошо, но и последней, которая, кажется, должна бы быть чужда безбожной моей душе. Но Гумилёв... Нет, это не Андрей Рублёв, конечно, да и немного иначе - если есть Гумилёв, то неважно, есть ли Бог; от этого ничего не убавится в его стихах. Или вот ещё - "Бывает в жизни человека...", чисто, возвышенно и пьяняще, как горный воздух. До тех пор, пока эти стихи звучат, они истинны в сколь угодно материалистичном мире.
Но закончить я хочу поэмой "Два сна" - снова экзотика, снова немного детское, очень беззаботное... Великолепная вещь, поэтичная, искренняя, подобная витражу, выходящему на рассветное небо. Тут особенно хорошо видно то, что в действительности относится и ко всему написанному Гумилёвым, - что экзотика вторична по отношению к детскому, свежему, радостному восприятию мира, что экзотика происходит из этого восприятия и одновременно - способ подчеркнуть его. И стих - стройный, ладный, журчащий... Между прочим, вариант-набросок поэмы (тот, что с "Не светит солнце, но и дождь...") понравился мне не меньше основного - и, наверное, нравился бы даже более, если б правомерно было сравнивать завершённое произведение и то, что прервано на середине.
Люблю Гумилёва, нежно люблю. Оттого, пожалуй, и пишу о нём невнятно. Вообще, писать о стихах - дело неблагодарное и неблагородное (в чём меня лишний раз убедили комментарии в книге), они созданы для того, чтоб их читали. Пойду-ка перечитаю ещё раз-другой...