Подхватил у
D-r Zlo флэшмоб. В течение недели надо писать по драбблу, посвящённому заданному персонажу - диалоги, "портрет в интерьере", etc.
Можете обращаться за персонажами, да. Сам я заданий не ьеру как минимум пока не закончу с текущим, несколько персонажей для меня будет перебор.
Мне достался отец Соломон из
"Красной Шапочки". Ну что ж...
-----------------------------------------
День первый. ЖенаКак будто признаки преступления и очевидность,
основанная на тяжелом или тягчайшем подозрении, не достаточны для наказания.
Шпренгер и Инститорис, "Молот ведьм"
Марта всё больше боялась своего мужа. Она вышла замуж не по любви, но всегда уважала Соломона, да и по-женски тянулась к нему (каким красавцем был он в юности!) и теперь, на десятом году брака, полагала, что действительно любит супруга. И была уверена, что и он её любил - до недавнего времени. Иногда Соломон переставал отвечать ей, и все робкие попытки Марты втянуть его в беседу или узнать, отчего он так суров и чем она провинилась, разбивались о каменное молчание. А порой Соломон вдруг вперялся в неё взглядом, таких глаз раньше Марта у него не видела, и смотрел долго-долго, не моргая. Будто высматривал что-то. Месяц назад он перестал делить с ней ложе.
Но сегодня Соломон вошёл в спальню Марты - в плаще, запорошенном снегом, с заиндевевшими усами, видно, прямо с охоты. Было уже, верно, за полночь, Марта успела задремать - свеча, зажжённая её незадолго до того, как её сморил сон, почти догорела), и грохот, с которым Соломон распахнул дверь сперва напугал её. Но через мгновение, когда сонное замешательство прошло, женщина приветливо, хоть и немного робко (за последние месяцы она привыкла чувствовать себя виноватой, не зная, в чём) улыбнулась и протянула руки к супругу, выскальзывая из-под одеяла. Ну и что, что поздно и в уличной одежде - главное, он наконец-то вернулся к ней, он больше не сердится...
Но взгляд Соломона мгновенно убедил её в обратном. Смотрел он страшно.
-Где он?! - завопил мужчина, не глядя на жену. Он схватил стул и с грохотом зашвырнул его на другую сторону комнаты, оглядываясь вокруг, словно взбешённый зверь.
-Кто? Тут никого нет... - пролепетала шокированная Марта, вновь натягивая одеяло до подбородка, будто оно могло её защитить.
-Блудница!! Не лги мне, не усугубляй своих грехов! Где тот человек или демон, с которым ты тут прелюбодействовала и прелюбодействуешь уже давно?!
Соломон вдруг выхватил из ножен меч и неистовым ударом разрубил тяжёлую дверцу платяного шкафа в углу комнаты. Из дыры посыпались платья Марты. Она начала в ужасе поскуливать. Этот человек не был похож на того, с кем она шла под венец десять лет назад. Совсем не был похож. Этого человека она боялась.
-О чём ты? Ты... Я верна тебе и всегда была верна. Я знаю и знала лишь одного мужчину - тебя! - выдавила она, стараясь, чтоб голос не дрожал. Может, Соломон пьян?.. Ничего, он успокоится... И станет таким, как прежде.
Соломон обратил на неё широко распахнутые, налившиеся кровью глаза. На его бороде висела ниточка слюны.
-Ни одного человека, значит? Значит, ты прелюбодействовала с бесами? Или со зверем?!
-Соломон, откуда у тебя такие мысли! - слёзы всё-таки прорвались наружу, и Марта зарыдала, по-детски, не скрываясь, от обиды и испуга. - Клянусь Господом, я...
Не оскверняй имя господне ложными клятвами, блядь!!! - заорал как-то дико, безумно Соломон, Марта в ужасае, инстинктивно вскинула руку, закрываясь... Раздался мерзкий чавкающий звук и хруст. Марта в тупом ужасе глядела на культю на месте собственного предплечья, откуда мощными толчками вырывались алые фонтанчики. Потом пришла боль, и женщина заорала.
Соломон непонимающе, будто удивляясь, кто сделал это, переводил взгляд со своего окровавленного меча на ладонь жены, лежащую на полу в алой луже. Он поднял её и поднёс к лицу, внимательно вглядываясь в знакомые ногти, линии, еле заметные, только супругу памятные шрамики и родинки. Марта каталась по постели, заливая её кровью, зажимая разрубленную руку, воя, будто раненная волчица...
-Клянёшься, значит... Поклялась Господом... Никогда другого мужчины... - бормотал себе под нос Соломон, будто в трансе. - Значит, бесы и звери... Бесы и звери. Ведьма... и оборотень...
Он поморщился - отчаянный вой жены был невыносим. Сейчас весь замок тут будет...
-Замолчи! Блудница! Ведьма!! - и, поскольку она не замолкала, Соломон замахнулся мечом снова... И снова... И снова... - Блудодеила с волками?! Совокуплялась с демонами?! Замолчи!! Блудница! Волколачка!!..
Когда крики прекратились, весь забрызганный кровью Соломон обернулся к застывшей в ужасе в дверях челяди и своим малышам, и протянул им отрубленную руку.
-Я отрубил... А это оказалась рука моей жены. Понимаете? Моей жены!..День второй. КогтиВедьма посмотрела вверх и увидела Ивашку; бросилась она грызть дуб –
тот самый, где сидел Ивашко, грызла, грызла, грызла – два передних зуба
выломала и побежала в кузню. Прибежала и говорит: «Ковалику, ковалику!
Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!» Коваль сковал ей
два железных зуба.
Русская народная сказка
Кузнец опасливо косился на клиента. Заплатил он хорошо, и сразу видно, что не ворованными деньгами, - важного барина можно узнать по осанке да по взгляду... Но задание это старому Жоберу не нравилось. У господ причуды всякие бывают, но это уж... не по-людски.
-Вы уверены? Может, на перчаточку всё же? Или к кольцам, на пальчики одевать? Вроде напёрстков было бы... - неуверенно проговорил он, будто себе под нос, привычными быстрыми движениями заканчивая заточку и полировку маленького серебряного клинка. Как бритва! Нет, своё дело он знает, но задание это...
Клиент прикрыл глаза и покачал головой - вежливое, но категоричное несогласие.
-Перчатку можно сорвать, кольца могут соскользнуть... И то, и другое, есть искушение хоть ненадолго снять. Нет. Мне нужно безотказное оружие, оружие, которое будет при мне всегда. Ибо никогда неользя знать, когда оно понадобится... наедине с кем... - тёмные глаза заказчика вдруг резко обратились к Жоберу. Как два буравчика, право слово! Вот же пронзительный взгляд. И что он пытается в нём высмотреть-то?.. Жобер отчего-то покрылся холодным потом посреди кузни.
-Готово, господин. Все десять, наточены до чрезвычайности, будете довольны. Изволите...
Не успел кузнец договорить, как клиент, не сводя с него пронзительного пытливого взгляда, закатал рукава повыше. Ладони по-благородному холёные, но с мозолями от меча. И пальцы длинные. Жобер представил, что выйдет по окончании работы, и подумал, что получится точь-в-точь жилистая лапа.
Как всякий кузнец, Жобер понемногу исправлял и обязанности костоправа, и зубодёра, да и коновала порою. Вывих вправить, жгут наложить, щипцы приладить к зубу мог не хуже, чем к браслету тонкой ковки... Но это задание было, конечно, чем-то особенным. Жоберу было, сказать по чести, боязно.
Впрочем, начать можно было с того же, что обычно. Взяв заранее приготовленную кружку подогретого вина (у горна ждала, чтоб не остывало!), он проворно истолок семена мака и высыпал (заодно с ещё кой-какими травами, о которых рассказала некогда покойная бабка) туда. Такое питьё и когда зуб выдираешь не повредит, а уж тут... Жобер сомневался, что от него будет много пользы, но хоть немного боль унять - и то хлеб.
-Извольте... Попейте, да и начнём, господин...
-Нет, - голос был спокойным и ровным, но мурашки от него всё равно бежали. - Мне нужен ясный ум. И если я не сумею выдержать это сам, то от произведений вашего искусства мне толку не будет. Приступайте, мастер.
Жобер не посмел ослушаться.
Накалив тупой край выкованного им серебряного когтя, он резко прижал его к длинному, костистому пальцу странного заказчика - туда, где кожа прикрывает ноготь природный. Завоняло палёной плотью. Заказчик страшно побледнел, но рука на дубовом столе не дрогнула. Жобера замутило, но он, подавляя отчаянное желание отдёрнуть щипцы с когтем и больше не мучить этого несчастного безумца, принялся постукивать по заострённому концу ювелирным молоточком, загоняя горячее серебро глубже в плоть.
Заказчик сомкнул зубы так крепко, что дёсны закровоточили. "Может, ему и зубы потом надо будет сделать железные?" мелькнула вдруг у Жобера безумная мысль. Палёное мясо воняло нестерпимо, и этот смрад не давал связно мыслить.
Ещё девять когтей ждали своей очереди...День третий. Мавры«Инквизитор никогда не пытает. Любые заботы о теле обвиняемого всегда поручаются мирским властям».
«Но это же одно и то же!» – сказал я.
«Нет, это разные вещи. Как для инквизитора – он не пятнает рук, так и для обвиняемого –
он ждет прихода инквизитора, ищет в нем немедленной поддержки, защиты от мучителей...
И раскрывает ему свою душу».
Я посмотрел в лицо учителю. «Вы смеетесь?» – растерянно сказал я.
«Ты полагаешь, что над такими вещами смеются?» – ответил Вильгельм.
Умберто Эко, "Имя розы"
Отцу Хорхе сразу понравился этот гость. Взгляд настоящего инквизитора и ревностного христианина - цепкий, зоркий, и непоколебимая твёрдость в изгибе суровых неулыбчивых губ... Прекрасный идальго христианского воинства и внимательный пастырь грешных овец. Отец Хорхе с шелестом растёр старчески сухие руки.
-Прошу вас, брат Соломон, проходите. Здесь, в Испании, попечение Святой Инквизиции - главным образом скрытые евреи, зловредно прикрывающиеся христианским именем и творящие свою богопротивную ворожбу, беспрестанно отравляющие колодцы и похищающие невинных младенцев в бесовской злобе своей. Но приходится нам на допросах слышать и ловить на нечестивых сходках, шаббатами именуемых, и всякого рода блудодеящих жён, bruja, и оборотней, ибо корень сего зла есть и пребудет один и тот же, как сказано: отец ваш - дьявол.
Гость вежливо кивнул. Он с интересом осматривал комнату и её инструментарий. Хорхе не позволил себе недостойной монашествующего улыбки, но внутренне ощутил удовлетворение; впрочем, гордиться выполнением долга - преступление против смирения, но невеликое, а это помещение демонстрировало усердие отца Хорхе в служении Господу как нельзя лучше. На совесть сделанная, отполированная и чистая, несмотря на частое использование, дыба и несколько колёс, "стул иудеев", "трон еретиков" и многие другие полезные инструменты отыскания истины радовали тут глаз ревностного христианина.
А взгляд Соломона (в полумраке подземелья его глаза казались тёмными, но отец Хорхе помнил, что на самом деле они редкостного здесь, в Испании, серо-голубого цвета, завораживающего цвета пасмурного утра), скользнув по всему этому инструментарию, остановился на служителе, к нему приставленном.
-Мы тут как никто понимаем, как опасно доверять племени Хамову, - пояснил Хорхе, облизнув быстро пересыхающие губы, - однако же этот юноша вместе с братом прибыл из заморской Эфиопии, но воспитан был добрыми христианами. Их подобрали малыми детьми и воспитали сирот в истинах веры Христовой... И, конечно, они находятся с нами всегда под бдительным присмотром духовных наставников. Весьма одарённые физической силой юноши...
Отец Хорхе на мгновение запнулся. В душном подземелье, к тому же часто работая с углями и калёным железом, мавр обходился без рубашки, и его физическую мощь не обязательно было поминать - перекатывающиеся под чёрной, блестящей от пота коже мускулы напоминали о о тёмно-бронзовых статуях этих язычников-художников... Монах сглотнул. О, воистину, дан мне дьявол в плоть искушать меня... Хорхе поспешно сотворил умную молитву, отгоняя бесовское наваждение. К счастью, Соломон, кажется, ничего не заметил.
-...а также прилежные, весьма прилежные и способные в учении. Они участвуют в дознании со стороны светской власти. Кроме того, умелы и в военном искусстве, могут оборонить чад Церкви от...
-Ты видел оборотня? - не дослушав своего проводника, обратился Соломон к чернокожему, вглядываясь в него пристально и оценивающе. Мавр ответил невозмутимым взглядом, обычным для человека, постоянно участвующего в допросах и потому не вздрагивающего от криков и не морщащегося от запаха горелой плоти.
-Si.
Соломон поднял руку и с некоторым трудом стянул кожаную перчатку, обнажив жилистую ладонь и пальцы, оканчивающиеся серебряными когтями, торчащими из ещё гноящихся ран. Отец Хорхе вздрогнул - видал он и не такое, служа матери-Церкви, однако льдисто-пасмурные глаза гостя и его волнообразно спадающие на плечи волосы больше не вызывали в инквизиторе симпатии. Мавр же пожал плечами.
-У него больше.
Гость усмехнулся. Отец Хорхе больше не видел в этой усмешке обаяния - она чем-то напоминала оскал, и вообще было что-то в этом якобы лице идальго глумливое... Не сказать - бесовское, помилуй Мадонна, но... Ничуть не приятное глазу истинного монаха и чада Церкви.
-Скажите, отец Хорхе, не согласились бы светские власти, а равно и ваши коллеги-инквизиторы, отпустить этого человека и его брата со мной, ради благого дела... защиты стада Христова от лютых волков? Тем самым и вы будете избавлены от искушения... - отец Хорхе вздрогнул, как от удара, но Соломон невозмутимо продолжал, - ...связанного с их происхождением от семени Хамова.
Отцу Хорхе совсем, совсем не нравился этот гость, и его братья и коллеги будут очень раздосадованы потерей столь талантливого бойца и помощника при дознании... Однако ответ Соломон мог бы предсказать заранее.День четвёртый. СанБерегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные.
Евангелие от Матфея, 7:15
-Ваше Высокопреосвященство, я бесконечно польщён, но не могу принять ваше предложение. Прошу, не благословляйте меня на служение, избегать которого требует моё недостоинство.
Матиас вздохнул с облегчением - внутренне, разумеется, приветливая, отеческая улыбка на его лице при этом ничуть не изменилась. Нельзя стать князем, тем более - князем Церкви, если твои чувства хоть в малой степени видны окружающим. И всё же Его Высокопреосвященство был очень ряд, что этот Соломон, уже присвоивший себе, без всякого на то основания, обращение "отец", отказался принять сан, который легитимизировал бы это прозвище. Пусть лучше будет "отец"-мирянин, чем пастырь подобного рода.
Сам архиепископ Матфей Арльский ни за что не сделал бы такого предложения. Он был образованным человеком, не только тонко понимал богословие и философию, но и читал Иоганна Вира, Жана Бодена, Лавотера, ле Франка, Молитора, был знаком с "Determinatio" Парижского университета и понимал, как всякий просвещённый католик, что ведовство и оборотничество есть лишь род иллюзии, самообман костного разума. и дьявольские козни тут заключаются как раз в том, чтоб заставить добрых христиан поверить в такое его могущество, нарушающее законы Природы, установленные её Создателем. Матиас увлекался в часы досуга наблюдением за небосводом и не считал себя полным профаном в благородных науках астрономии и астрологии, а потому прекрасно понимал, что движения лунного диска вокруг Земли никак не могут обратить человека в животное.
Однако, на беду, крестьяне и прочие, быть может, и добрые, но невежественные христиане пока что никак не могли понять, что истины веры несовместимы с рассказами о волкулаках и ведьмах на метле. Конечно, воображение таких людей легко покорял этот... реликт дикости, этот "отец" Соломон; пучит глаза. рассказывает страшные байки, таскает всюду нелепый посеребрённый меч, не говоря уж про то, как он искалечил свои руки - одного этого хватило бы, чтоб внушить черни суеверный трепет!
Матиса в Соломоне всё раздражало - присвоенная им вопреки всем правам и обычаям фиолетовая сутана, его самоуверенный взгляд, его манера держаться на приёмах как равный, при том, что большей частью его общество составляют мрачные мавры да ещё какой-то дикарь, вывезенный чуть ли не из Татарии... Раздражал лёгкий гнилостный запах, который оставляли его вечно сочащиеся сукровицей пальцы на архиепископской руке после целования перстня.
Против самого Соломона вполне можно было бы уже начать инквизиционное расследование... Однако князь Церкви - всё-таки князь, а значит, политик. Матиас понимал, что авторитет этого охотника на выдуманную нечисть велик, а жители Жеводана на него едва ли не молились, а значит - пусть лучше Мать-Церковь примет его под своё крыло (с неё не убудет), чем он создаст новую ересь и обратит свой нелепый клинок не против воображаемых волков, а против настоящих епископов. Кроме того, по великому долготерпению Господню, в лоне Матери-Церкви и так уже есть не так уж мало людей, верящих в волкулаков, чародеев и кикимор, и с ними тоже надо было считаться.
И потому, скрепя сердце, архиепископ Арля предложил Соломону священство, внутренне даже смирившись с тем, что, может быть, придётся просить Его Святейшество о назначении этого дикаря почётным прелатом... Однако Соломону хватило мудрости или скромности отказаться; или же, поскольку Матиас не усматривал в самозванном инквизиторе подобных добродетелей, он предпочёл оставить свои руки не связанными церковной дисциплиной, зная, что авторитета для расследований ему хватает и без сана. В конце концов, облачение, достаточно похожее на сутану, крест на груди и властный вид - всё, что нужно, чтоб в глазах черни быть едва ли не папским легатом.
И через мгновение архиепископ Матфей и Арля убедился в своей правоте.
-Однако, коль скоро Ваше Высокопреосвященство изволит проявлять такую щедрость и радение о моей борьбе с нечистыми тварями, не угодно ли вам будет выделить мне людей для сопровождения и помощи в расследовании? И, может быть, документ, которым я мог бы подтвердить местным властям, если потребуется, что взгляды Вашего Преосвященства на благо христианского народа и необходимость защитить их от зверя рыкающего совпадают с моими, - добавил Соломон с ухмылкой, ясно говорившей - "я знаю, что получу, что требую".
Матиас вздохнул в отчаянии. Конечно, любезная отеческая улыбка на его лице даже не дрогнула...День пятый. ВолкКричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу, и пятна красные флажков.
Владимир Высоцкий, "Охота на волков"
Мощные лапы взрывали снег. Могучий зверь не проваливался, несмотря на свои огромные размеры - идеальный лесной хищник, идеальный зимний хищник... Он бежал, став добычей.
В этом обличье мысли... становились проще. Короче. Если не следить за этим, мысли совсем исчезали. Он этого не любил, всегда старался думать. Даже на охоте. Даже сейчас. Он - Шарль. Его зовут Шарль.
Этот Соломон ему сразу не понравился. Не понравился, но не показался опасным. Ошибка. Большая ошибка. Шарль жил так десять лет. Привык. Охотился на оленей и кабанов. Задрал пару коров, да. Трахался с волчицами порой. Потом было неудобно перед женой. Все чудилось - она может учуять. С волчицами было хорошо. И олени - хорошо. Горячая солёная кровь струей в глотку. Зарыться мордой в тёплое нутро.
Он зарылся. Не заметил. Олень выбежал почти к самой опушке, когда нагнал. Ел близко от деревни. Зря. Девочка. Вспугнула его, когда он ел. Ещё был голоден. Не думал.
Шарль (его зовут Шарль!) сбился с шага, притормозил, подняв белое облако. Мохнатые уши завертелись, прислушиваясь. Лошади ломятся сквозь сугробы и сушняк. Много треску, но они далеко. Не догонят его... но успевают перекрыть путь на восток. Лай... вонь... Собаки с ними, но подбираются и сзади, и кто-то тявкает на западе. Он собрал много собак. Из других деревень притащил. Шарль может убить сколько угодно собак, но они не собьются с его следа... и если все они повиснут на нем, будет нехорошо. А они повиснут. Твари ненавидят волков. Особенно таких.
Шарль побежал на север. Как мог быстро. Будет засада. Но можно успеть.
Он хотел бы сожрать отца Соломона. Разорвать его, как маленькую Розочку-Жанну. Только нарочно. Но этого не получилось бы. Охрана. Он готов. Даже когти серебряные.
Анна не будет отомщена.
Шарль скоро понял, что недооценил Соломона. Приехал весь в лиловом бархате. На брюхе крест. Обычный поп из благородных. Сказал, что это точно оборотень. Следы зубов слишком большие. На Жанне. Шарль не волновался. За десять лет никто не заподозрил. Молитвами тут не поможешь. Но Соломон не на молитвы полагался. Плети, дыбы. Слон. Показал свиток с печатью. Кто не содействует следствию - тайный еретик. Ведьмак. Сообщник оборотня. Всех опрашивал. Вглядывался. Глаза как буравы. Улыбка - как приподнятые губы злой шавки.
Потом - плеть. Дыба. Всех подозрительных. Шарль думал, не сознаться ли. Жаль было Розочку. Жаль тех, кто вопил. Пусть убьют его. Долго думал. Пятой подозрительной оказалась Анна. Не успел.
Опрокинул слона, обжигая лапы, но Анна вывалилась оттуда... В общем, он перегрыз ей горло. Необходимое милосердие. Все, что он смог сделать для женщины, с которой жил двенадцать лет. Не то чтоб любил её... Но жили хорошо. И хорошо, что детей не было. Анна часто плакала, что не даёт Бог... Но куда бы теперь детей.
Втянул воздух. Замедлился. Обернулся. Поздно. Ускоглазый пустил стрелу. Арбалет. Больно! Спина! Задние лапы вязнут в снегу. Мощный прыжок в сторону. Там - прогалина. На прогалине чёрные. Рык. Бросок. Копьё и сеть. Запутался. Больно! Лапа! Забился. Клацнул челюстями. Сейчас вырваться. Можно вылечить. Собаки, кони. Смыкают кольцо. Копьё. Не успеть увернуться. Боль!! Боль!
Шум. Лай. Вонь. Растянули в стороны. Снег в крови. Копьями растянули передние лапы. Задних не чувствовал. Соломон соскочил с коня. Зарычал. Не боится. Выхватил меч. Серебро. Откусить бы. Ногу, руку. Не двинуться.
Жди меня, Анна, хорошая моя! Прости, Розочка...День шестой. СлонДа ведь уже до моих ноздрей добирался запах раскаленного железа!
Тюрьма наполнилась удушливым жаром. С каждым мигом все жарче
горели глаза, уставившиеся на мои муки. Все гуще заливал багрец
намалеванные кровавые ужасы. Я ловил ртом воздух! Я задыхался!
Так ват что затеяли мои мучители! Безжалостные! О! Адские отродья!
Эдгар Алан По, "Колодец и маятник"
Когда вопящего и брыкающегося Клода поместили в утробу металлического слона, отец Август поспешно скрылся в церкви. Он не мог этого видеть. Не мог! Не мог! И оставаться всё равно не было смысла. Он так долго умолял отца Соломона не делать этого, пожалеть несчастного дурочка, не брать на душу греха... Отец Август говорил о том, что принимал его исповеди с первой конфирмации Клода, и самые страшные его грехи - надувание жаб через соломину да рукоблудие, а отец Соломон рассудительно отвечал, что сынам погибели ничего не стоит солгать на исповеди, они предались сатане душой и телом, они святотатствуют на своих сборищах, и богохульство им вменено от бесов в праведность. Отец Август говорил, что Клоду едва хватает ума, чтоб выучить "Отче наш", что бедняга не способен ничего скрывать и злоумышлять, а отец Соломон скорбно замечал, что его брат во Христе слишком наивен, что глупость - наилучший покров хитрости и, наконец, что и в свиней могут войти демоны, а хитрость их сверхчеловеческая. Отец Августы рыдал, уткнувшись лицом в колени инквизитора и умоляя его о милосердии, а отец Соломон сочувственно гладил его по голове когтистой рукой и напоминал, что Бог - не только милосердный врач, но и грозный судия, и что он, отец Соломон, преследует не своих врагов, а врагов Истины и Неба.
Поэтому теперь отец Август склонился перед Тем, Кто более милосерден... по крайней мере, он так надеялся. Потемневший от времени образ в неверном свете свечей выглядел безликим тёмным силуэтом. Отец Август не раз молился тут, но сейчас он не мог найти в своем сердце спокойствия и не мог увидеть в чернеющей на стене доске своего доброго пастыря. "Господи, вразуми меня, - беззвучно шептал священник, до боли сплетая пальцы, - если отец Соломон прав, то отчего мне так больно? Отчего все существо моё кричит - "останови это"? Отчего я не вижу Тебя?.. Но если он неправ... Для чего ты попускаешь этому случиться?.."
Ответа не было. Только тёмный безликий силуэт на доске. Отец Август знал, почему. Не Господь допустил это, а он, он сам. Он позвал отца Соломона. Он хотел, чтоб тот пришёл и разыскивал адских чудовищ. Теперь он разыскивает. Дом Мой домом молитвы наречётся; а вы сделали его вертепом разбойников. Это он, отец Август, позвал лжепророка, он дал ему приют, он благословил это охоту. Грех на нём, и неудивительно, что ему не увидеть Господнего лика.
Снаружи, сквозь запертые двери, перекрывая потрескивание свечных фитилей, послышались вопли. Плач и скрежет зубовный. Отец Август крепче зажмурился. Он, он привёл сюда этого человека. Он был очарован, он был восхищён - изящный, но скромный, лиловая сутана - не чета драному балахону отца Августа, будто из сияющих витражей. Умён и образован, как святой Августин. В руках - сияющий меч, будто у святого Георгия и самого архистратига Михаила... Отец Август был слаб и жаждал чуда, жаждал сияния нестерпимого, а не закопчённых образов в тёмной церквушке. Отец Соломон явился ему, как воплощение Господа в силе и славе - ненадолго.
Отец Август поморщился. Вместо запаха воска в нос била вонь чего-то палёного... Нет! Это невозможно! Наваждение, наваждение! Не мог сюда проникнуть смрад палёно пло... паленой п-п... па-алён-н-н... И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью... Отец Август простёрся перед безлико-чёрным образом и надрывно, мучительно зарыдал.
Вечность спустя - пойдут сии на муку вечную - вопли на улице прекратились. Отец Август поднял голову? Милосердие? Нет, теперь он знал, что милосердие - слово, которое нужно забыть в присутствии отца Соломона. Тяжело поднявшись с грязного, подгнивающего пола старой церкви, священник заковылял к двери, чтоб узнать, что остановило этот кошмар. У самой двери, обрамлённой образами Страшного суда, он увидел вдруг изображение дьявола - царственно приосанившегося в окружении похожих на мавров чертей, глумливо ухмыляющегося, тянущегося к священнику когтистой дланью. "И как я его сразу не узнал?.." подумал чуть удивлённо отец Август, выходя в морозный и пахнущий поджаренной человечиной мир.Сказал я: волк! Волков не счесть,
Но между ними есть иные
Плуты, настолько продувные,
Что, сладко источая лесть,
Девичью охраняют честь...
Шарль Перро, "Красная Шапочка"
Валери смотрит на инквизитора сквозь узкие неровные прорези уродливой маски-намордника, пытаясь поймать его взгляд. Он так часто говорил "блудница"... Так нежно провёл когтистой рукой по её волосам тогда... Валери не была ни глупой, не чрез меру невинной. Она понимала, почему в ведовстве так часто обвиняли самых красивых девушек... Священники-то, которым их и коснуться нельзя. Мужчина, у которого в штанах зудит, не слишком отличается от зверя, а мужчина, для которого закрыт путь под девичью юбку - опасней пса, у которого пытаются вынуть кость из миски. А Соломон - явно не то, что отец Август, который и без сана, верно, никогда не подошёл бы к женщине...
Именно поэтому она была здесь - белокурая, желанная, на зависть всем девчонкам деревни. Её лицо, видно, показалось отцу Соломону таким миловидным, что он предпочёл нацепить на него жуткую маску. Но, может быть, это же могло её и спасти?.. Если держать сторожевого пса слишком голодным, он впустит первого же вора, что кинет ему хороший кус мяса. Будет противно, но... Валери не была не в меру невинной. А отец Соломон, надо признать, не совсем уж не привлекателен... Только эти его мерзкие когти... Но могло быть хуже. Зажмуриться и думать, что прикосновения огненных языков на костре были бы куда хуже. Что пасть волка была бы менее нежной. Все быстро кончится. Грязь можно и смыть.
Под маской улыбки не видно, но всё-таки Валери улыбается - так голос звучит милее. Голос тоже отдаётся глухо, дребезжит, но... Много ли этому инквизитору надо? Главное - что говорить. "Отец Соломон... Клянусь, я ничего не знаю о волке. Но вы правы... я порочная." Глубокий вздох раскаяния, чтоб платье натянулось на груди. Поерзать ногами под юбкой... Вот так, пошире их. "Прошу вас, отец Соломон... Сегодня я могу умереть, если волк и правда придёт. Не позвольте мне умереть с нераскаянными грехами на душе!.. Я так хотела бы исповедаться вам, только вам."
Валери затаила дыхание. Сквозь узкие "глазницы" маски она никак не могла встретиться с инквизитором взглядом, не могла разобрать выражение его лица... Клюнул? Нет? Часть её надеялась, что она убедила Отца Соломона; другая говорила, что лучше довериться милости волка, чем этого мужчины.
И тут он посмотрел прямо ей в глаза.
Глаза у отца Соломона серые, но не так, как у Валери. У неё это цвет вязаной бабушкиной шали, цвет тёплых летних сумерек, цвет надёжных камней очага и немного - цвет стоячей воды в озерце за рощей. А у него цвет стального клинка, цвет пасмурного декабрьского неба, цвет неверного весеннего льда, ждущего неосторожного путника. А у волка глаза были тёплые, карие, как будто родные... Нет, он ни за что не съел бы её. Вот этот - съест. С костями сгрызёт.
По шее Валери, от того места, где в неё холодным металлическим краем впивалась волчья маска, пробежали мурашки. Зачем она только попыталась?.. Нет, нет, она не хочет, не хочет больше!..
Это хуже, чем огонь, хуже, чем волчья пасть.
"Блудница," произнёс отец Соломон внятно, будто катая это слово на языке, "не сомневаюсь, твоя душа отягощена множеством грехов и предназначена аду. Но не моё дело их отпускать. Жди своего любовника-волка для такой исповеди, которую ты хочешь."
Он быстро провёл по обнажённой девичьей шейке ладонью, и заточенное серебро больно царапнуло кожу. А потом повернулся и широкими, энергичными шагами направился к засаде. Валери всхлипнула от облегчения и стала ждать волка.
-
-
07.03.2014 в 00:07-
-
07.03.2014 в 00:22Ну согласись, предсказуемо, что супруга такого человека - бедная женщина. ^^;
-
-
07.03.2014 в 00:34Да, даже если она оборотень ТТ
-
-
07.03.2014 в 00:48Хоть не совсем говно-то вышло?
-
-
07.03.2014 в 00:53-
-
14.03.2014 в 19:39Не люблю такие вещи, но тут оторваться прям нет сил.
Спасибо.
-
-
14.03.2014 в 23:18