Если выпало в империи родиться, pа неё и умирать придётся вскоре.(c) Сергей Плотов
Я не зря, не зря ввязался в эту, в сущности, политическую авантюру! Не мог и представить, что она обещает столь многое.
Мы нашли этого охотника. Когда я появился, они со Штефаном уже сцепились. Симфония смерти - слаженные движения, полная поглощённость друг другом, воистину почти то же, что секс... И затем он обратил внимание на меня. Впервые за семь лет я возблагодарил Сира, судьбу и Каина за свою нечеловеческую природу: только ускоренное восприятие Тореадора позволило мне осознать каждое мгновение, когда пуля пробуравливала мою голову, только тончайшие чувства Сородича дали возможность ощутить запах пороха и вскипающего мозга, услышать хруст лобной кости, только сущность немёртвого позволила мне насладиться этим опытом до конца и оценить его после. Грохот выстрела, а затем тишина безмыслия, потери самосознания, когда мозг перемешивается, как молочный коктейль, брызгами разлетается по полу, и вместо самости, воспоминаний, мыслей остаётся только боль, закрывающая мир багряным водоворотом. Когда я поднялся, ещё ощущая пустоту в голове и выскребая осколки черепа из глаз, с охотником было уже почти покончено. Такое разочарование. Как начать читать величайший роман только с тем, чтоб обнаружить, что он не закончен. Невыносимо разочарование.Жалкий, слабый человек, какое право он имел сдаваться так быстро, быть таким хрупким, когда мне даже пуля дарит агонию лишь на минуту?! Неудивительно, что я не смог сдержать ярость - впрочем, "ярость" слишком человеческое слово для того всеохватного состояния одновременно агрессии, голода и похоти, которое едва ли может испытать смертный. Тоже своего рода опыт обезличивания, растворения в базовых инстинктах - я пугающе хорошо помню, как мои друзья превратились в мешки с кровью, в юркую добычу, которую так сладко сокрушить, разорвать и пожрать, в соперников, которых надлежит уничтожить и пожрать тоже.
Позже, когда дикое буйство уже отступило, когда мы разошлись в разные стороны лелеять раны - прежде всего на своём самолюбии, но также и на своей трупной плоти, - эта животная жажда вернулась... Мне противно об этом писать, не хочется об этом даже думать, но это так - я осушил человека, выпил его кровь до капли. И пусть это был бродяга, жизнь которого едва ли ценил даже он сам, но такой участи он не заслуживал... А главное - я не должен был до этого опускаться.
И в завершение этой бесконечной ночи - схождение во ад. Носферату знают о боли и той части бес-смертия, что связана со смертью, больше, чем кто бы то ни было. И они умеют это показать. Яма, переполненная смердящей, попискивающей, жрущей и голодной тьмой, чумная яма, могильная яма... Я обмочился бы от ужаса, если б это было возможно. Но вместо этого я внимательно слушал девочку со ртом акулы и глазами демона. Напряжённые размышления о том, как именно будут крысы обгладывать твоё тело, что почувствуешь, когда они начнут, дёргая маленькими головками, отрывать волокна холодных мышц, не отвлекает, а сосредотачивает внимание.
Следующая ночь началась с новости. Мне прежде не приходилось получать столь серьёзных травм, но все утверждали - и продолжают утверждать даже теперь, - что Сородичи заживляют раны не только мгновенно, но и бесследно. А линию моего рта отныне продолжает бугрящийся шрам, в центре же лба - тилак в память о неудачном свидании с Ямой. Что ж, приятное напоминание, хотя и воистину таинственное...
Но эта ночь показала, как мало, в сущности, я знаю о смерти и, следовательно, о собственной природе.
Вечеринка у Джованни... Гильермо, приглашая, предупреждал, что она будет скучна, и я под готовился к этому, согласившись всё же на игру с чужим добрым именем, чтоб немного развлечься. Это оказалось несложно. Слова, слова, слова. Немного слов, чтоб вывести нужного человека из равновесия, а потом - достаточно пары необдуманных слов из его уст, и утром газеты будут переполнены перевранными, вырванными из контекста цитатами, прилипчивыми, как октябрьская грязь. Итак, я нашёл себе если не развлечение, то занятие, однако хозяин лукавил, обещая скучный вечер.
Во-первых, шедевр живописный. Исполненное мрачной красоты полотно, написанное с завораживающим, почти необъяснимым мастерством - пессимистичнейший Страшный Суд, где одесную - огонь неугасающий, а ошую - тьма и скрежет зубов. Эйден говорит, что это полотно было создано магами, и я охотно верю ему - нечто столь впечатляющее и жуткое, исполненное совершенства и силы, несомненно, балансирует на грани чуда.
Во-вторых же - шедевр бытия. Беатриче Джованни - мне угрожает опасность стать вульгарным поэтом, подобно "брату", ведь как велик соблазн найти символизм в этом имени. Для меня она стала Вергилием, проводником в царстве смертино и Беатриче, ибо я очарован... Никогда я не встречал Сородича (не говоря уж о смертных), который так глубоко и точно понимал бы природу нашего бытия и бытия вообще, бессмысленной дороги боли от кровавой тьмы рождения ко мраку могилы - и, как я знаю теперь, далее, в безрадостное царство теней. Распад - не единственное ли, чем стоит интересоваться на этом пути?
И то, что она показала мне... Зомби омерзительны, но много ли в них истинно пугающего?.. Тогда как её эксперимент, её Виктор... Полубезумное существо, умершее, с восстановленным телом, с запертой в этом заштопанном, как поношенный пиджак, трупе душой, ищущей дорогу к месту, установленному для неё природой. Образ нашего существования и образ ада. Впрочем, люди отличаются от Сородичей в этом отношении даже менее, чем мы - от Виктора.
Интересно, насколько боятся Джованни смерти? Точно зная, что это - не конец, стоит бояться.
Мы нашли этого охотника. Когда я появился, они со Штефаном уже сцепились. Симфония смерти - слаженные движения, полная поглощённость друг другом, воистину почти то же, что секс... И затем он обратил внимание на меня. Впервые за семь лет я возблагодарил Сира, судьбу и Каина за свою нечеловеческую природу: только ускоренное восприятие Тореадора позволило мне осознать каждое мгновение, когда пуля пробуравливала мою голову, только тончайшие чувства Сородича дали возможность ощутить запах пороха и вскипающего мозга, услышать хруст лобной кости, только сущность немёртвого позволила мне насладиться этим опытом до конца и оценить его после. Грохот выстрела, а затем тишина безмыслия, потери самосознания, когда мозг перемешивается, как молочный коктейль, брызгами разлетается по полу, и вместо самости, воспоминаний, мыслей остаётся только боль, закрывающая мир багряным водоворотом. Когда я поднялся, ещё ощущая пустоту в голове и выскребая осколки черепа из глаз, с охотником было уже почти покончено. Такое разочарование. Как начать читать величайший роман только с тем, чтоб обнаружить, что он не закончен. Невыносимо разочарование.
Позже, когда дикое буйство уже отступило, когда мы разошлись в разные стороны лелеять раны - прежде всего на своём самолюбии, но также и на своей трупной плоти, - эта животная жажда вернулась... Мне противно об этом писать, не хочется об этом даже думать, но это так - я осушил человека, выпил его кровь до капли. И пусть это был бродяга, жизнь которого едва ли ценил даже он сам, но такой участи он не заслуживал... А главное - я не должен был до этого опускаться.
И в завершение этой бесконечной ночи - схождение во ад. Носферату знают о боли и той части бес-смертия, что связана со смертью, больше, чем кто бы то ни было. И они умеют это показать. Яма, переполненная смердящей, попискивающей, жрущей и голодной тьмой, чумная яма, могильная яма... Я обмочился бы от ужаса, если б это было возможно. Но вместо этого я внимательно слушал девочку со ртом акулы и глазами демона. Напряжённые размышления о том, как именно будут крысы обгладывать твоё тело, что почувствуешь, когда они начнут, дёргая маленькими головками, отрывать волокна холодных мышц, не отвлекает, а сосредотачивает внимание.
Следующая ночь началась с новости. Мне прежде не приходилось получать столь серьёзных травм, но все утверждали - и продолжают утверждать даже теперь, - что Сородичи заживляют раны не только мгновенно, но и бесследно. А линию моего рта отныне продолжает бугрящийся шрам, в центре же лба - тилак в память о неудачном свидании с Ямой. Что ж, приятное напоминание, хотя и воистину таинственное...
Но эта ночь показала, как мало, в сущности, я знаю о смерти и, следовательно, о собственной природе.
Вечеринка у Джованни... Гильермо, приглашая, предупреждал, что она будет скучна, и я под готовился к этому, согласившись всё же на игру с чужим добрым именем, чтоб немного развлечься. Это оказалось несложно. Слова, слова, слова. Немного слов, чтоб вывести нужного человека из равновесия, а потом - достаточно пары необдуманных слов из его уст, и утром газеты будут переполнены перевранными, вырванными из контекста цитатами, прилипчивыми, как октябрьская грязь. Итак, я нашёл себе если не развлечение, то занятие, однако хозяин лукавил, обещая скучный вечер.
Во-первых, шедевр живописный. Исполненное мрачной красоты полотно, написанное с завораживающим, почти необъяснимым мастерством - пессимистичнейший Страшный Суд, где одесную - огонь неугасающий, а ошую - тьма и скрежет зубов. Эйден говорит, что это полотно было создано магами, и я охотно верю ему - нечто столь впечатляющее и жуткое, исполненное совершенства и силы, несомненно, балансирует на грани чуда.
Во-вторых же - шедевр бытия. Беатриче Джованни - мне угрожает опасность стать вульгарным поэтом, подобно "брату", ведь как велик соблазн найти символизм в этом имени. Для меня она стала Вергилием, проводником в царстве смерти
И то, что она показала мне... Зомби омерзительны, но много ли в них истинно пугающего?.. Тогда как её эксперимент, её Виктор... Полубезумное существо, умершее, с восстановленным телом, с запертой в этом заштопанном, как поношенный пиджак, трупе душой, ищущей дорогу к месту, установленному для неё природой. Образ нашего существования и образ ада. Впрочем, люди отличаются от Сородичей в этом отношении даже менее, чем мы - от Виктора.
Интересно, насколько боятся Джованни смерти? Точно зная, что это - не конец, стоит бояться.