Если выпало в империи родиться, pа неё и умирать придётся вскоре.(c) Сергей Плотов
Наконец-то прочитал первую часть книги, так восхитившей меня несколько месяцев назад - "Хасидские истории. Первые учителя" Мартина Бубера. В целом впечатления остались теми же - разве что притупились, к сожалению, при уже повторном знакомстве, - так что поговорим о том, чем отличаются сами учителя.
В целом "...Первые учителя" выделяются, как мне показалось, тем, что позже противоречия возникали скорее между отдельными цадиками, тогда как тут нет признаков партийной борьбы, зато учение и практика разных рабби различается более явно и глубоко. В отношении аскезы, экстазов, образованности и чудес встречаются равно авторитетные противоположные примеры. Одни служат Господу изучением Торы, другие - молитвой, третьи - постом, четвёртые - вкушением пищи. Каждый должен понять, что влечёт его сердце, и этот путь избрать безоглядно. - этот удивительный принцип хасидизма явственно виден книге Бубера. Ещё одной постоянной темой книги является не менее уникальное свойство иудаизма - способность спорить со своим Богом, не теряя веры и благочестия: многократно повторяется в разных вариациях идея, что
В историях о Баал Шем Тове меня поначалу поразило обилие каких-то уж слишком фольклорных элементов, напоминающих необработанную волшебную сказку. Впрочем, ещё больше историй про него связано с напряжением веры (причём без экстатических крайностей) и цельностью восприятия жизни, и это гораздо лучше объясняет его роль основателя хасидизма, чем странноватые чудеса. Ещё более (чуть ли не предельно) это последнее качество в сочетании с принципиальным, органическим альтруизмом, видно в рабби Вольфе из Збаража - эти истории не могут не растрогать, несмотря на простоту. Возможно, мой любимый персонаж в этой книге - рабби Леви Ицхак из Бердичева, удивительно сочетающий острейшие экстазы и эдакую наивную непосредственность суждений и поведения, причём эти истории не выглядят противоречащими одна другой; вот опять персонаж, лишь описанный, становится отчего-то очень близким по-человечески. То же впечатление оставляют многие истории о рабби Зусе из Анаполя, но тут как раз я не избежал двойственности впечатлений, поскольку трогательно искренние сюжеты перемежаются с историями, более подчёркивающими юродство Зуси, и оставляющими меня в смущении.
Пересказывать тут историю о седере водовоза Хаима было бы слишком длинно, но всё же пару историй я приведу, наверное:
Однажды рабби Зуся гостил в доме рабби из Несхижа. Около полуночи хозяин услышал странные звуки, доносившиеся из комнаты гостя. Он подошёл и прислушался. Зуся бегал по комнате и бормотал: "Владыка мира! я люблю Тебя! Но что я могу сделать для Тебя? Я ничего не умею". Он долго ещё бегал и бормотал, пока не остановился и не воскликнул: "Я умею свистеть! Посвищу-ка я для Тебя". И только Зуся начал свистеть, рабби из Несхижа объял глубочайший трепет.
Рабби Барух сказал: "Великое деяние Элиягу состоит не в том, что он творил чудеса, но в том, что, когда с небес сошёл огонь, уже никто не говорил ни о каких чудесах, но все восклицали «Господь есть Бог!»"
Однажды дух Баал Шем Това пребывал в столь угнетённом состоянии, что Баал Шем Тову показалось, будто нет у него удела в Мире грядущем. Тогда он сказал себе: "если я люблю Бога, зачем мне Мир грядущий?!".
Повторю то, что писал в прошлый раз - "Хасидские истории" стоит прочитать независимо от интереса к религии, еврейству или литературным достоинствам. Ради чего-то более глубокого.
В целом "...Первые учителя" выделяются, как мне показалось, тем, что позже противоречия возникали скорее между отдельными цадиками, тогда как тут нет признаков партийной борьбы, зато учение и практика разных рабби различается более явно и глубоко. В отношении аскезы, экстазов, образованности и чудес встречаются равно авторитетные противоположные примеры. Одни служат Господу изучением Торы, другие - молитвой, третьи - постом, четвёртые - вкушением пищи. Каждый должен понять, что влечёт его сердце, и этот путь избрать безоглядно. - этот удивительный принцип хасидизма явственно виден книге Бубера. Ещё одной постоянной темой книги является не менее уникальное свойство иудаизма - способность спорить со своим Богом, не теряя веры и благочестия: многократно повторяется в разных вариациях идея, что
В историях о Баал Шем Тове меня поначалу поразило обилие каких-то уж слишком фольклорных элементов, напоминающих необработанную волшебную сказку. Впрочем, ещё больше историй про него связано с напряжением веры (причём без экстатических крайностей) и цельностью восприятия жизни, и это гораздо лучше объясняет его роль основателя хасидизма, чем странноватые чудеса. Ещё более (чуть ли не предельно) это последнее качество в сочетании с принципиальным, органическим альтруизмом, видно в рабби Вольфе из Збаража - эти истории не могут не растрогать, несмотря на простоту. Возможно, мой любимый персонаж в этой книге - рабби Леви Ицхак из Бердичева, удивительно сочетающий острейшие экстазы и эдакую наивную непосредственность суждений и поведения, причём эти истории не выглядят противоречащими одна другой; вот опять персонаж, лишь описанный, становится отчего-то очень близким по-человечески. То же впечатление оставляют многие истории о рабби Зусе из Анаполя, но тут как раз я не избежал двойственности впечатлений, поскольку трогательно искренние сюжеты перемежаются с историями, более подчёркивающими юродство Зуси, и оставляющими меня в смущении.
Пересказывать тут историю о седере водовоза Хаима было бы слишком длинно, но всё же пару историй я приведу, наверное:
Рабби Барух сказал: "Великое деяние Элиягу состоит не в том, что он творил чудеса, но в том, что, когда с небес сошёл огонь, уже никто не говорил ни о каких чудесах, но все восклицали «Господь есть Бог!»"
Однажды дух Баал Шем Това пребывал в столь угнетённом состоянии, что Баал Шем Тову показалось, будто нет у него удела в Мире грядущем. Тогда он сказал себе: "если я люблю Бога, зачем мне Мир грядущий?!".
Повторю то, что писал в прошлый раз - "Хасидские истории" стоит прочитать независимо от интереса к религии, еврейству или литературным достоинствам. Ради чего-то более глубокого.