Если выпало в империи родиться, pа неё и умирать придётся вскоре.(c) Сергей Плотов
Дети звали его поиграть.
Он не мог рассмотреть их в темноте, зато слышал голоса. Звонкие, весёлые, беззаботные голоса, голоса тех, кто не познал и никогда не познает ужасов, грязи, отвратительных миазмов этого мира, взрослого мира... Счастливые голоса. А темнота не имела значения, ведь он и без того помнил лица каждого из них. Имён не знал - никогда не спрашивал и старательно пропускал мимо ушей, если дети сами представлялись, - а вот лицо каждого мог и сейчас увидеть вплоть до мельчайших деталей. Застенчивая девчушка лет семи с серо-голубыми глазами и неровно, должно быть, мамиными руками подстриженной мышастой чёлкой. Пухловатый мальчишка без верхних передних зубов, всё время широко улыбавшийся, а потом смущённо закрывавший рот, вспомнив о, вероятно, недавней потере. Рыжеволосый молчаливый мальчишка не старше шести, беспрестанно вертевший в покрытых грязью и шоколадом руках Спайдермена с полуотломанной ступнёй. Серьёзно глядевшая сквозь толстые очки девятилетка с пластырем на переносице... Разумеется, ему не нужно было видеть, чтоб знать, кто зовёт его из темноты.
Но почему-то отвечать на призыв не хотелось. Не хотелось с ними играть. Может, оттого, что тоннели метро - неподходящее для игр место, и вообще для детей неподходящее. Детям лучше держаться подальше от всяких дыр... тёмных и сырых... Лучше даже не подходить к ним. Хорошие дети никогда не подходят. А может, потому, что им вообще не положено здесь быть, хорошее место для игр или нет; они должны быть в гараже под... то есть, не здесь. В другом месте. Совсем не таком тёмном и страшном, как этот тоннель. Не таком душном...
А может, дело в том, что если он не спешил достаточно сильно, если позволял призывным голосам и хихиканью приблизиться, то чувствовал их дыхание. Пропитанное приторным запахом конфет и шипучки, сдобренное нотками детского пота, химическим запахом лекарств - и очень холодное. И где-то в глубине души он знал, что их руки, их прикосновения быдут тоже холодными...
Плохие прикосновения, даже хуже, чем тогда.
Впервые ему в голову пришла мысль, что чудовищная тьма - это не только взрослый мир. Дети тоже могут быть жестокими и страшными.
А если так, то он в аду. Но за что? Он ведь хотел как лучше!..
Он не мог рассмотреть их в темноте, зато слышал голоса. Звонкие, весёлые, беззаботные голоса, голоса тех, кто не познал и никогда не познает ужасов, грязи, отвратительных миазмов этого мира, взрослого мира... Счастливые голоса. А темнота не имела значения, ведь он и без того помнил лица каждого из них. Имён не знал - никогда не спрашивал и старательно пропускал мимо ушей, если дети сами представлялись, - а вот лицо каждого мог и сейчас увидеть вплоть до мельчайших деталей. Застенчивая девчушка лет семи с серо-голубыми глазами и неровно, должно быть, мамиными руками подстриженной мышастой чёлкой. Пухловатый мальчишка без верхних передних зубов, всё время широко улыбавшийся, а потом смущённо закрывавший рот, вспомнив о, вероятно, недавней потере. Рыжеволосый молчаливый мальчишка не старше шести, беспрестанно вертевший в покрытых грязью и шоколадом руках Спайдермена с полуотломанной ступнёй. Серьёзно глядевшая сквозь толстые очки девятилетка с пластырем на переносице... Разумеется, ему не нужно было видеть, чтоб знать, кто зовёт его из темноты.
Но почему-то отвечать на призыв не хотелось. Не хотелось с ними играть. Может, оттого, что тоннели метро - неподходящее для игр место, и вообще для детей неподходящее. Детям лучше держаться подальше от всяких дыр... тёмных и сырых... Лучше даже не подходить к ним. Хорошие дети никогда не подходят. А может, потому, что им вообще не положено здесь быть, хорошее место для игр или нет; они должны быть в гараже под... то есть, не здесь. В другом месте. Совсем не таком тёмном и страшном, как этот тоннель. Не таком душном...
А может, дело в том, что если он не спешил достаточно сильно, если позволял призывным голосам и хихиканью приблизиться, то чувствовал их дыхание. Пропитанное приторным запахом конфет и шипучки, сдобренное нотками детского пота, химическим запахом лекарств - и очень холодное. И где-то в глубине души он знал, что их руки, их прикосновения быдут тоже холодными...
Плохие прикосновения, даже хуже, чем тогда.
Впервые ему в голову пришла мысль, что чудовищная тьма - это не только взрослый мир. Дети тоже могут быть жестокими и страшными.
А если так, то он в аду. Но за что? Он ведь хотел как лучше!..