воскресенье, 21 октября 2012
Небольшой драббл по
арту IYX. Я ничего не знаю об авторском сеттинге (и сам первым не решился бы писать по нему), это исключительно моя интерпретация увиденного... Тоже, в общем, описательная, чисто руку набить.
Название (см. ссылку) подсказано автором.
Кровища, расчленёнка, свинцовые мерзости, ничего интересного - дважды подумайте!Тихий гул моторов действовал на него умиротворяюще. Он застыл, чуть покачиваясь, вслушиваясь в монотонный шум, и рукам в плотных прорезиненных перчатках пришлось подтолкнуть его в спину. Голые ноги вновь зашаркали негромко по багряному кафелю.
Лениво подрагивающий ряд алых силуэтов двигался перед его воспалённым глазами, и это скольжение завораживало тоже. Плавное прямолинейное движение, прямо как у Неё, - нечто недоступное для гниющих суставов, кожи, покрытой трескающимися при каждом движении струпьями, для нервных окончаний, в которых скопилось слишком много боли, чтоб передавать приказы мозга правильно. Да и мозг - истерзанный, пустой, кажется, так же испещренный язвами и кавернами, как и всё тело, едва ли мог хорошенько управлять этим разлагающимся остовом...
Он вновь замер, восхищённо глядя на блеск отполированных крюков и вслушиваясь в мерный рокот мотора. Улыбнулся, и из нарывов в углу рта засочилась сукровица, оставляя новые липкие следы на уже покрытом ими подбородке. Однако вдруг конвейер замер. Перед обесцветившимися глазами слегка покачивался крюк - пустой. Он стоял прямо напротив промежутка между освежёванными тушами. Почему-то это вселило в него тревогу, и улыбка угасла.
Он протянул подрагивающую руку и прикоснулся к одной из туш. Прохладная. Чуть липкая. Но гораздо чище и глаже его собственной кожи. Глядя на свою бледную ладонь с вспухшими суставами, вывалившимися ногтями (на их месте осталось нечто буровато-пористое, покрытое слюдяной коркой сукровицы), глубокими язвами, напоминающими норки каких-то мерзких насекомых (во многих из них и жили черви, белёсые, слепо извивающиеся, если, надавив, выгнать их наружу), где закупоренные подсохшим мутно-бордовым раствором гноя и крови, а где и истекающие этой молочно-белой смердящей массой при каждом движении... Глядя на эту ладонь рядом с ровными, аккуратно пригнанными друг другу волокнами пурпурных мышц, он ощутил острое, мучительное даже в сравнении с агонией, вне которой он себя не помнил, отвращение к себе. С его потрескавшихся губ сорвался глухой стон - впрочем, быстро превратившийся в хрип и бульканье, когда фурункулы в горле прорвались, изливая потоки гноя и крови.
Он задрожал от боли, почувствовал, что задыхается, захлёбывается смердящими выделениями, концентратом разложения и смерти (теперь первое, давно став его спутником, грозило приблизить второе)... Мучительно согнулся, разрывая с едва слышным треском едва затянувшиеся корки на спине, на боках. Ухватился за впалый живот, тщетно пытаясь погнать гной назад, наружу, прочь из себя... Глаза заслезились, и вместо с солоноватыми каплями из них вытекали десятки мелких червячков (но сотни оставались на прежнем месте, в своей надёжной и вкусной крепости под веками). Он всё кашлял и булькал, чувствуя, как что-то внутри разрывается, как огонь в костях превращается в нестерпимое пламя, но, наконец, зеленовато-жёлтые, перевитые алыми струйками потоки вытекли через нос и рот, гулко закапав на прежде чистый кафель.
Сумев, наконец, поднять голову, он вновь взглянул на крюк. Блестящий. Сияющий. Дрожащие сильнее обычного пальцы робко дотронулись до металла. Прохладный, твёрдый, без малейших следов коррозии и порчи. На таком должно быть покойно висеть.
И вновь мягкие, но неумолимые касания обтянутых перчатками пальцев вывели его из блаженного оцепенения. Поворачивая его за плечи, Она направляла его прочь от крюка, манящего и равнодушного. Он устремил на Неё страдальческий, полный мольбы взгляд, разбившийся о тёмный пластик маски, за которым невозможно было угадать глаза (если они и вообще были). Она ответила ему только почти неслышимым шуршанием респираторов, никогда ни на йоту не менявшимся. НО он понял. Да. Он ещё не готов. Нужно стать красивым. Стать совершенным, чтоб заслужить покой. Без рук, без ног, без головы, без кожи. Обнажённый и чистый, как и все на крюках.
Он ещё не может занять это место. Но она поможет ему, и скоро он непременно повиснет тут, и наступит счастье.
Мягко ведомый Ею, он зашаркал к следующей двери, из-за которой доносился монотонный свист лезвий и влажный хруст.
@темы:
расчленёнка,
типа творчество,
готишно
-
-
21.10.2012 в 03:59так, спокойно, спокойно сердце...
это изумительно!
вот эти вот животные, физические ощущения - это так точно передано, ох черт это так круто у меня просто слов нет
охуенно
Леммивинкс, Король Хомячков, спасибо, спасибо, я теперь твой пожизненный должник, не знаю чем отплатить Х)
-
-
21.10.2012 в 12:17Рад, что понравилось. ^^