Если выпало в империи родиться, pа неё и умирать придётся вскоре.(c) Сергей Плотов
Я прежде никогда не читал Нила Стивенсона, и взялся за его "Анафем" с некоторым трепетом и большими надеждами. Впечатления - крайне противоречивые.
Начнём с главного. "Анафем" - книга об идеализме, проповедь идеализма и размышление о нём; сам Стивесон даже прямо говорит, что пишет о платонизме (хоть я сомневаюсь, что этот термин правомерно применять к чему-то младше полутора тысячелетий). И это в большей степени не роман, а скорее диалог во вполне платоническом духе. Вот, скажем, в "Пире" или "Федре" происходит ведь какое-то действие, есть персонажи и декорации, однако всё это второстепенно, всё это инструмент, чтоб высказать и всесторонне обсудить некоторые идеи - а также предложить их читателю в форме внятной и занимательной. И таков же "Анафем" - чисто художественные задачи тут явно подчинены задачам философским. Хорошо это или худо - судите сами.
Чтоб иметь возможность много говорить о философии, Стивенсон использует простейшее и разумнейшее решение - делает главными героями учёных-философов, причём философов не только по образованию и роду занятий, но до мозга костей; в случае с такими героями вполне оправданными кажутся пространные рассуждения даже перед лицом Апокалипсиса. И тут - несомненная удача "Анафема" - мир. Основное фантастическое допущение тут - то, что научно-философские сообщества были где-то на пороге местных Тёмных веков организованы по монастырскому принципу, но не подражая религиозным институтам и не отпочковавшись от них, а напротив, дав им образец такого рода общежития. К этой монастырской (матической) форме существования научное (теорское) сообщество и вернулось в полном составе после Ужасных событий, предположительно вызвавших настороженное отношение к науке у масс. Теоры живут, отгороженные стенами от внешнего мира кто на годы, а кто на десятилетия, почти не имея материальной собственности и не занимаясь технологическими воплощениями своих теорий, занимаясь познанием ради познания; внешний мир тем временем то впадает в варварство, то буйно развивается, но сейчас находится на социальном и технологическом уровне, в основном аналогичном нашей современности. Мир интересен и оригинален - быть может, этого и не видно в столь кратком пересказе, но это так. Стивенсон не поленился в деталях продумать свою вселенную, сделав её одновременно узнаваемой, необычной и внутренне логичной... по крайней мере в том, что касается Арба. Словарь - лишь одно из проявлений это продуманности, хоть и весьма любопытное (кстати, скажем спасибо Екатерине Доброхотовой-Майковой, которая отлично перевела все эти многочисленные неологизмы; "прехня" и "брендятина" войдут в мой обиход уж точно).
Я не люблю идеализм и не слишком-то его уважаю. С самого начала я чувствовал, что "Анафем", при всей своей глубине и живости содержащихся в нем мыслей, окажется книгой, с которой я не смогу согласиться; однако постепенно я обнаружил себя ещё и в том специфическом и весьма неприятном положении, когда все, кто отстаивает симпатичную тебе точку зрения, оказываются в том или ином отношении неприятными - не просто проигрывают в спорах, но выступают косными, циничными, прожорливыми... Естественный литературный приём, но всё-таки не совсем, кажется, честный в таком, основанном на рассуждениях и диалогах, тексте. Критика философских положений Стивенсона заняла бы слишком много места, да и всё равно свелась бы к вопросу об априорных посылках (например, автор, с моей точки зрения, путает реальный процесс мышления и создаваемое нами в ходе систематической рефлексии представление о мышлении).
Тем не менее, немного сюжетно-философской критики, содержащей спойлеры; не читавшим - не читать!
Итак, примерно до середины сюжет захватывает: жадно знакомишься с Арбом и его порядками, увлечённо следишь за многочисленными живыми и объемными персонажами, с наслаждением вчитываешься в продуманные и действительно умные диалоги... Примерно до начала конвокса. А потом вступает в силу то, с чего я начал: становится всё очевиднее, что литературная составляющая "Анафема" вторична по отношению к философской и просветительской. Сюжет впадает в банальность, побочные сюжетные линии просто забываются или решаются как-то мельком, очень трогательно начавшиеся романтические истории засахариваются в нечто неубедительное и конспективное, а финал - поспешный, приторный, наивный и невероятно предсказуемый - право, заставил бы меня поверить, что это дебютная книга автора. Прекрасная преамбула оказывается лучше фабулы... Что ещё печальнее, примерно в этой же части философское содержание "Анафема" тоже становится всё более спорным и всё менее интересным.
Выходит, что Стивенсон прекрасно владеет языком и полон хороших идей... но он не знает, как распорядиться этим интрументарием; в итоге, пока автор размахивается, это завораживает, но когда мы можем уже рассмотреть результат, им оказывается нечто не то чтоб плохое, но посредственное. А это крайне досадно.
Начнём с главного. "Анафем" - книга об идеализме, проповедь идеализма и размышление о нём; сам Стивесон даже прямо говорит, что пишет о платонизме (хоть я сомневаюсь, что этот термин правомерно применять к чему-то младше полутора тысячелетий). И это в большей степени не роман, а скорее диалог во вполне платоническом духе. Вот, скажем, в "Пире" или "Федре" происходит ведь какое-то действие, есть персонажи и декорации, однако всё это второстепенно, всё это инструмент, чтоб высказать и всесторонне обсудить некоторые идеи - а также предложить их читателю в форме внятной и занимательной. И таков же "Анафем" - чисто художественные задачи тут явно подчинены задачам философским. Хорошо это или худо - судите сами.
Чтоб иметь возможность много говорить о философии, Стивенсон использует простейшее и разумнейшее решение - делает главными героями учёных-философов, причём философов не только по образованию и роду занятий, но до мозга костей; в случае с такими героями вполне оправданными кажутся пространные рассуждения даже перед лицом Апокалипсиса. И тут - несомненная удача "Анафема" - мир. Основное фантастическое допущение тут - то, что научно-философские сообщества были где-то на пороге местных Тёмных веков организованы по монастырскому принципу, но не подражая религиозным институтам и не отпочковавшись от них, а напротив, дав им образец такого рода общежития. К этой монастырской (матической) форме существования научное (теорское) сообщество и вернулось в полном составе после Ужасных событий, предположительно вызвавших настороженное отношение к науке у масс. Теоры живут, отгороженные стенами от внешнего мира кто на годы, а кто на десятилетия, почти не имея материальной собственности и не занимаясь технологическими воплощениями своих теорий, занимаясь познанием ради познания; внешний мир тем временем то впадает в варварство, то буйно развивается, но сейчас находится на социальном и технологическом уровне, в основном аналогичном нашей современности. Мир интересен и оригинален - быть может, этого и не видно в столь кратком пересказе, но это так. Стивенсон не поленился в деталях продумать свою вселенную, сделав её одновременно узнаваемой, необычной и внутренне логичной... по крайней мере в том, что касается Арба. Словарь - лишь одно из проявлений это продуманности, хоть и весьма любопытное (кстати, скажем спасибо Екатерине Доброхотовой-Майковой, которая отлично перевела все эти многочисленные неологизмы; "прехня" и "брендятина" войдут в мой обиход уж точно).
Я не люблю идеализм и не слишком-то его уважаю. С самого начала я чувствовал, что "Анафем", при всей своей глубине и живости содержащихся в нем мыслей, окажется книгой, с которой я не смогу согласиться; однако постепенно я обнаружил себя ещё и в том специфическом и весьма неприятном положении, когда все, кто отстаивает симпатичную тебе точку зрения, оказываются в том или ином отношении неприятными - не просто проигрывают в спорах, но выступают косными, циничными, прожорливыми... Естественный литературный приём, но всё-таки не совсем, кажется, честный в таком, основанном на рассуждениях и диалогах, тексте. Критика философских положений Стивенсона заняла бы слишком много места, да и всё равно свелась бы к вопросу об априорных посылках (например, автор, с моей точки зрения, путает реальный процесс мышления и создаваемое нами в ходе систематической рефлексии представление о мышлении).
Тем не менее, немного сюжетно-философской критики, содержащей спойлеры; не читавшим - не читать!
Итак, примерно до середины сюжет захватывает: жадно знакомишься с Арбом и его порядками, увлечённо следишь за многочисленными живыми и объемными персонажами, с наслаждением вчитываешься в продуманные и действительно умные диалоги... Примерно до начала конвокса. А потом вступает в силу то, с чего я начал: становится всё очевиднее, что литературная составляющая "Анафема" вторична по отношению к философской и просветительской. Сюжет впадает в банальность, побочные сюжетные линии просто забываются или решаются как-то мельком, очень трогательно начавшиеся романтические истории засахариваются в нечто неубедительное и конспективное, а финал - поспешный, приторный, наивный и невероятно предсказуемый - право, заставил бы меня поверить, что это дебютная книга автора. Прекрасная преамбула оказывается лучше фабулы... Что ещё печальнее, примерно в этой же части философское содержание "Анафема" тоже становится всё более спорным и всё менее интересным.
Выходит, что Стивенсон прекрасно владеет языком и полон хороших идей... но он не знает, как распорядиться этим интрументарием; в итоге, пока автор размахивается, это завораживает, но когда мы можем уже рассмотреть результат, им оказывается нечто не то чтоб плохое, но посредственное. А это крайне досадно.