Если выпало в империи родиться, pа неё и умирать придётся вскоре.(c) Сергей Плотов
Вы, конечно, помните, как мне понравился первый выпуск альманаха "In Umbra: Демонология как семиотическая система". А теперь я прочитал второй выпуск. Они держат марку.
Как всегда, по порядку.
"Падшие ангелы vs. черти народной демонологии" Д.И Антонова - статья вводная и как таковая, как и в прошлом сборнике, во многом констатирует очевидные истины: чёрт в славянском фольклоре не соответствует строго ортодоксальным представлениям о бесах, а аккумулирует почти все атрибуты разнообразных персонажей низшей мифологии и является много более материальным и антропоморфным (или зооморфным). Но при этом автор отмечает, что и концепция полной нематериальности демонов не была ведущей в средневековом богословском дискурсе, речь шла скорее о "тонких", нематериальных телах, и многие авторы полагали, что у демонов действительно есть внешность, и даже зооморфная.
"Происхождение зла в древнерусской традиции: когда демоны попадали на землю?" В.Я. Петрухина на самом деле преимущественно освещает тему влияния на "Речь Философа" (подобный катехизису раздел "Повести временных лет") богомильских тенденций. Это влияние автор усматривает, но умеренное (сравнительно, например, с откровенно дуалистическими собственно болгарскими текстами); при этом он мимоходом полемизирует с исследователями, считающие элементы дуализма в этом и других текстах производным от русских автохтонных верований. Возможно, я недостаточно погружён в проблематику, но мне статья показалась несколько сумбурной и не слишком интересной.
"Потешный ад Лжедмитрия, или монстр на Москве-реке" Д.И Антонова рассказывает об очень любопытном и мне ранее неизвестном факте: летописцы дружно, но неопределённо, сообщают, что Лжедмитрий в пору своего правления сделал некий "потешный ад", "адский город", в котором его позже и сожгли. Иностранные источники уточняют, что он производил учения, в том числе при помощи фортификационных сооружений, украшенных инфернальными фигурами. Антонов же полагает, что мы имеем тут дело с дьяблерией, специфическим европейским представлением, обычно включавшим сцену с механической "пастью Левиафана", которая хорошо соответствует описаниям русских летописей, и её штурм. Дьяблерия была нормальным явлением для европеизированного Отрепьева, но устраивать такое представление в Москве было, конечно, явным эпатажем.
"Реальность или иллюзия? Теория и практика ранних ведовских процессов в Западной Европе (XIII-XV века)" И.О Тогоевой предлагает необычный взгляд на развитие богословски-юридического подхода к ведовству. Обычно говорят о том, что в оценке колдовства как чисто светского преступления мелефициума постепенно усиливался упор на еретичность самой попытки колдовать. Тогоева предлагает противоположный взгляд: колдовство изначально рассматривалось как ересь, ошибка ума (поскольку первоначально считалось дьявольской иллюзией, существующей лишь в разуме колдуний), но постепенно вера в реальную силу колдовства распространялась, и, соответственно, в нём стали видеть актуальный состав преступления. Не могу судить, насколько такая ревизия традиционных представлений справедлива, но автор, во всяком случае, приводит обильные ссылки на источники.
"Реальное и мнимое: демоны и ведьмы Ульриха Молитора" Г.В. Бакуса - продолжение той же темы. Трактат Ульриха Молитора был вторым по популярности после "Молота ведьм" в теме ведовства, причём полемичен по отношению к последнему. Молитор придерживается мнения, что ведовство суть только иллюзия (но ведьмы всеё-таки подлежат суду, как вольно предавшиеся власти дьявола). Бакус сосредотачивается на вопросе, которому посвящено несколько глав трактата: могут ли ведьмы вступать в половую связь с принявшим образ человека дьяволом и рожать от него детей. Автор обнаруживает определённую дихотомию между текстом Молитора и иллюстрациями издателей к нему (на которых ведьмы и правда милуются с дьяволом, но не человекоподобным). Он видит тут эмблему противоестественного союза и противоестественного направления ума и веры (эротическая символика была в эту эпоху типична и для описаний союза "естественного" - человека с Богом).
"Бес за спиной: жесты дьявола в древнерусской иконографии" М.Р. Майзулиса продолжает тему, о которой автор уже писал в предыдущем альманахе. Специфически дьявольских жестов Майзулис не обнаруживает; наиболее характерны для бесов эмблематичные жесты науськивания, нашептывания (за спиной) и изгнания (бег/полёт со взглядом, обращённым назад) - в силу семантики самих бесов. Статья, опять-таки, снабжена богатым иллюстративным материалом. (Вскоре собираюсь прочесть, кстати, отдельную книгу автора по той же теме)
"Сюжеты из жития «Никитино мучение» на предметах личного благочестия" В.В. Хухарева - статья чисто описательная, но весьма информативная. Тут подробно описаны типы амулетов XVII-XIX вв. с изображением Никиты-бесогона и эволюция этой изобразительной традиции.
"Демонологические образы и мотивы в жанре славянских проклятий" Л.Н. Виноградовой - ещё одна работа, чья тема кажется несколько очевидной. Демоны в проклятьях, как легко догадаться, наделяются способностями забирать, убивать, разрывать, вызывать болезни (а также участвовать в повседневной жизни человека), в проклятьях также упоминаются инфернальные локусы (болото, пропасть). Автор делает вывод, что главным несчастьем в рамках традиционного сознания, вокруг которого и вертится тематика проклятий, был отрыв от нормально-сокрального пространства и попадание во власть чуждых, внешних по отношению к человеку сил.
"Дихотомия душа/покойник в полесских представлениях о посмертной природе человека" Е.Е. Левкиевской показалась мне притянутой за уши. Автор на материале интервью пытается показать, что информанты говорят в одном случае о душе, а в другом - о покойнике, и тем провести различие между ними как мифологическими персонажами, но, на мой взгляд, тут дело только в структуре речи; в одних случаях естественнее одно слово, а в других - другое (в первую очередь в зависимости от того, идет речь о субъекте или объекте), но это едва ли доказывает, что эти термины обозначают двух разных "персонажей".
"Чужая царица: «демонические» правительницы в народных легендах" О.В. Беловой в основном посвящена рассказам о польской королеве Боне, сопоставленным и дополненным сюжетами о других правительницах. Автор делает вывод, что в сюжетах Нового времени и позже жена правителя - иностранка всегда оказывается отрицательным персонажем, как чужеземка и как женщина, причём сюжеты о ней не оригинальны - чаще имя правительницы "подставляется" в архетипический сюжет о ведьме.
"Чудовище и герой в эпических традициях: построение словесного портрета" Н.В. Петрова - замечательно комплексная и ясно написанная работа. На богатом материале тюркского, славянского, монгольского эпосов автор обобщает характерные элементы описаний героя и его антагониста: помимо общих для обоих гиперболизированных размеров, для положительных персонажей характерно сравнение с астральными и природными явлениями, а для отрицательных - с предметами низкого бытаю Образ богатыря более "обобщённо-красивый", чудовища - акцентирует через облик семантику нападения, хватания и особенно пожирания. Все это сведено в таблицы.Есть тут и любопытные примеры, вроде "сквозь тело кости видно, сквозь кости костный мозг видно - такая красивая женщина!". Прекрасный и очень полезный труд.
"Якутские номинации злых духов и портрет чудовищного богатыря в олонхо" Л.Л. Габышевой напрямую продолжает тему предыдущей статьи, уточняя и специализируя всё сказанное для якутского эпоса. В нём атрибутами чудовищного богатыря оказываются: ненормальное количество ног, отвратительный запах, эпитеты, связанные с металлами, "иноплемённая" одежда, то есть демон описывается через маркеры А) чуждости и Б) распада. Статья тоже очень интересная и познавательная (мне даже захотелось перечитать листанную в детстве книгу о Нююргун Боотуре).
"Между медведем и ангелом: типология обликов горного хозяина у народов Алтая" Д.Ю. Доронина - замечательное полевое исследование. Автор на базе собранных интервью систематизирует раздичные описания Тайгаан ээзи, духов-покровителей (или воплощений) гор, в соответствии с их коммуникативной функцией в сюжете (как медведь или страшный голый старик Хозяин тайги является русскому браконьеру, как пляшущие лукавые девы - просто заплутавшему охотнику, и т.д. Богатый материал (Доронин попутно излагает ещё много интересной информации о Тайгаан ээзи в целом), доступная подача - работа прекрасная.
"«Люди веселятся»:страх и смех в сейшельском гри-гри" Е.В. Милюковой на самом деле говорит о проблеме смешного не так уж много, но статьи это не портит. Большую её часть занимает просто описание гри-гри - специфического сплава вуду и европейского книжного оккультизма, пронизывающего всю культуру Сейшел, о котором я раньше никогда и не слышал. Это, по всей видимости, очень интересная, и при том живая традиция, и теперь я хочу узнать о сейшельской магии побольше. Что до юмора - он проявляется в несколько иронических, подчеркнуто бытовых деталях рассказов о зомби (точнее, дандосья).
"Падающие демоны грома в средневековом Китае" А.Б. Старостиной посвящена специфическим сюжетам, возникшим в китайской литературе (и фольклоре?) в IV-X вв. - о духах грома, падающих или сбитых с неба. Этот сюжет не характерен для Китая, нетипично и описание этих духов грома. Автор доказывает не-китайское происхождение жтих трёх, по всей видимости, независимых сюжетов. Меня больше всего заинтересовал рассказ о том, что бесов грома употребляют в пищу. Храбрый крестьянин, сбивший Гром ударом ножа и затем предложивший съесть его - весьма сильный образ. Статья внятная, подробная и написана явно с большим знанием материала.
"Демоны сладострастия в произведениях И.Л. Переца (1852-1915)" А.В. Полонской - тут мне тяжело что-то сказать, поскольку я не читал самого Переца. Автор статьи показывает, как в своих произведениях Перец критиковал нездоровый аскетизм, враждебность плоти и красоте, характерную для традиционной еврейской культуры, как с умеренных, внутри-иудейских позиций, так и извне, с точки зрения романтизма. В первом случа демоны и Лилит выступают как положительные персонажи, проучивающие чёрствых аскетов, во-втором естественные романтические чувства воспринимаются общиной как проявления бесовского наваждения.
"Демонические персонажи в русской журналистике и чёрт-джентльмен в романе «Братья Карамазовы»" О.Н. Солянкиной непосредственно продолжает статью того же автора в предыдущем выпуске альманаха и я мало что могу добавить к сказанному в прошлый раз. Для изучения романа Достоевского статья, бесспорно, полезна, но перед нами, кажется, главы большей работы, и их тяжело оценить по одной...
Как всегда, по порядку.
"Падшие ангелы vs. черти народной демонологии" Д.И Антонова - статья вводная и как таковая, как и в прошлом сборнике, во многом констатирует очевидные истины: чёрт в славянском фольклоре не соответствует строго ортодоксальным представлениям о бесах, а аккумулирует почти все атрибуты разнообразных персонажей низшей мифологии и является много более материальным и антропоморфным (или зооморфным). Но при этом автор отмечает, что и концепция полной нематериальности демонов не была ведущей в средневековом богословском дискурсе, речь шла скорее о "тонких", нематериальных телах, и многие авторы полагали, что у демонов действительно есть внешность, и даже зооморфная.
"Происхождение зла в древнерусской традиции: когда демоны попадали на землю?" В.Я. Петрухина на самом деле преимущественно освещает тему влияния на "Речь Философа" (подобный катехизису раздел "Повести временных лет") богомильских тенденций. Это влияние автор усматривает, но умеренное (сравнительно, например, с откровенно дуалистическими собственно болгарскими текстами); при этом он мимоходом полемизирует с исследователями, считающие элементы дуализма в этом и других текстах производным от русских автохтонных верований. Возможно, я недостаточно погружён в проблематику, но мне статья показалась несколько сумбурной и не слишком интересной.
"Потешный ад Лжедмитрия, или монстр на Москве-реке" Д.И Антонова рассказывает об очень любопытном и мне ранее неизвестном факте: летописцы дружно, но неопределённо, сообщают, что Лжедмитрий в пору своего правления сделал некий "потешный ад", "адский город", в котором его позже и сожгли. Иностранные источники уточняют, что он производил учения, в том числе при помощи фортификационных сооружений, украшенных инфернальными фигурами. Антонов же полагает, что мы имеем тут дело с дьяблерией, специфическим европейским представлением, обычно включавшим сцену с механической "пастью Левиафана", которая хорошо соответствует описаниям русских летописей, и её штурм. Дьяблерия была нормальным явлением для европеизированного Отрепьева, но устраивать такое представление в Москве было, конечно, явным эпатажем.
"Реальность или иллюзия? Теория и практика ранних ведовских процессов в Западной Европе (XIII-XV века)" И.О Тогоевой предлагает необычный взгляд на развитие богословски-юридического подхода к ведовству. Обычно говорят о том, что в оценке колдовства как чисто светского преступления мелефициума постепенно усиливался упор на еретичность самой попытки колдовать. Тогоева предлагает противоположный взгляд: колдовство изначально рассматривалось как ересь, ошибка ума (поскольку первоначально считалось дьявольской иллюзией, существующей лишь в разуме колдуний), но постепенно вера в реальную силу колдовства распространялась, и, соответственно, в нём стали видеть актуальный состав преступления. Не могу судить, насколько такая ревизия традиционных представлений справедлива, но автор, во всяком случае, приводит обильные ссылки на источники.
"Реальное и мнимое: демоны и ведьмы Ульриха Молитора" Г.В. Бакуса - продолжение той же темы. Трактат Ульриха Молитора был вторым по популярности после "Молота ведьм" в теме ведовства, причём полемичен по отношению к последнему. Молитор придерживается мнения, что ведовство суть только иллюзия (но ведьмы всеё-таки подлежат суду, как вольно предавшиеся власти дьявола). Бакус сосредотачивается на вопросе, которому посвящено несколько глав трактата: могут ли ведьмы вступать в половую связь с принявшим образ человека дьяволом и рожать от него детей. Автор обнаруживает определённую дихотомию между текстом Молитора и иллюстрациями издателей к нему (на которых ведьмы и правда милуются с дьяволом, но не человекоподобным). Он видит тут эмблему противоестественного союза и противоестественного направления ума и веры (эротическая символика была в эту эпоху типична и для описаний союза "естественного" - человека с Богом).
"Бес за спиной: жесты дьявола в древнерусской иконографии" М.Р. Майзулиса продолжает тему, о которой автор уже писал в предыдущем альманахе. Специфически дьявольских жестов Майзулис не обнаруживает; наиболее характерны для бесов эмблематичные жесты науськивания, нашептывания (за спиной) и изгнания (бег/полёт со взглядом, обращённым назад) - в силу семантики самих бесов. Статья, опять-таки, снабжена богатым иллюстративным материалом. (Вскоре собираюсь прочесть, кстати, отдельную книгу автора по той же теме)
"Сюжеты из жития «Никитино мучение» на предметах личного благочестия" В.В. Хухарева - статья чисто описательная, но весьма информативная. Тут подробно описаны типы амулетов XVII-XIX вв. с изображением Никиты-бесогона и эволюция этой изобразительной традиции.
"Демонологические образы и мотивы в жанре славянских проклятий" Л.Н. Виноградовой - ещё одна работа, чья тема кажется несколько очевидной. Демоны в проклятьях, как легко догадаться, наделяются способностями забирать, убивать, разрывать, вызывать болезни (а также участвовать в повседневной жизни человека), в проклятьях также упоминаются инфернальные локусы (болото, пропасть). Автор делает вывод, что главным несчастьем в рамках традиционного сознания, вокруг которого и вертится тематика проклятий, был отрыв от нормально-сокрального пространства и попадание во власть чуждых, внешних по отношению к человеку сил.
"Дихотомия душа/покойник в полесских представлениях о посмертной природе человека" Е.Е. Левкиевской показалась мне притянутой за уши. Автор на материале интервью пытается показать, что информанты говорят в одном случае о душе, а в другом - о покойнике, и тем провести различие между ними как мифологическими персонажами, но, на мой взгляд, тут дело только в структуре речи; в одних случаях естественнее одно слово, а в других - другое (в первую очередь в зависимости от того, идет речь о субъекте или объекте), но это едва ли доказывает, что эти термины обозначают двух разных "персонажей".
"Чужая царица: «демонические» правительницы в народных легендах" О.В. Беловой в основном посвящена рассказам о польской королеве Боне, сопоставленным и дополненным сюжетами о других правительницах. Автор делает вывод, что в сюжетах Нового времени и позже жена правителя - иностранка всегда оказывается отрицательным персонажем, как чужеземка и как женщина, причём сюжеты о ней не оригинальны - чаще имя правительницы "подставляется" в архетипический сюжет о ведьме.
"Чудовище и герой в эпических традициях: построение словесного портрета" Н.В. Петрова - замечательно комплексная и ясно написанная работа. На богатом материале тюркского, славянского, монгольского эпосов автор обобщает характерные элементы описаний героя и его антагониста: помимо общих для обоих гиперболизированных размеров, для положительных персонажей характерно сравнение с астральными и природными явлениями, а для отрицательных - с предметами низкого бытаю Образ богатыря более "обобщённо-красивый", чудовища - акцентирует через облик семантику нападения, хватания и особенно пожирания. Все это сведено в таблицы.Есть тут и любопытные примеры, вроде "сквозь тело кости видно, сквозь кости костный мозг видно - такая красивая женщина!". Прекрасный и очень полезный труд.
"Якутские номинации злых духов и портрет чудовищного богатыря в олонхо" Л.Л. Габышевой напрямую продолжает тему предыдущей статьи, уточняя и специализируя всё сказанное для якутского эпоса. В нём атрибутами чудовищного богатыря оказываются: ненормальное количество ног, отвратительный запах, эпитеты, связанные с металлами, "иноплемённая" одежда, то есть демон описывается через маркеры А) чуждости и Б) распада. Статья тоже очень интересная и познавательная (мне даже захотелось перечитать листанную в детстве книгу о Нююргун Боотуре).
"Между медведем и ангелом: типология обликов горного хозяина у народов Алтая" Д.Ю. Доронина - замечательное полевое исследование. Автор на базе собранных интервью систематизирует раздичные описания Тайгаан ээзи, духов-покровителей (или воплощений) гор, в соответствии с их коммуникативной функцией в сюжете (как медведь или страшный голый старик Хозяин тайги является русскому браконьеру, как пляшущие лукавые девы - просто заплутавшему охотнику, и т.д. Богатый материал (Доронин попутно излагает ещё много интересной информации о Тайгаан ээзи в целом), доступная подача - работа прекрасная.
"«Люди веселятся»:страх и смех в сейшельском гри-гри" Е.В. Милюковой на самом деле говорит о проблеме смешного не так уж много, но статьи это не портит. Большую её часть занимает просто описание гри-гри - специфического сплава вуду и европейского книжного оккультизма, пронизывающего всю культуру Сейшел, о котором я раньше никогда и не слышал. Это, по всей видимости, очень интересная, и при том живая традиция, и теперь я хочу узнать о сейшельской магии побольше. Что до юмора - он проявляется в несколько иронических, подчеркнуто бытовых деталях рассказов о зомби (точнее, дандосья).
"Падающие демоны грома в средневековом Китае" А.Б. Старостиной посвящена специфическим сюжетам, возникшим в китайской литературе (и фольклоре?) в IV-X вв. - о духах грома, падающих или сбитых с неба. Этот сюжет не характерен для Китая, нетипично и описание этих духов грома. Автор доказывает не-китайское происхождение жтих трёх, по всей видимости, независимых сюжетов. Меня больше всего заинтересовал рассказ о том, что бесов грома употребляют в пищу. Храбрый крестьянин, сбивший Гром ударом ножа и затем предложивший съесть его - весьма сильный образ. Статья внятная, подробная и написана явно с большим знанием материала.
"Демоны сладострастия в произведениях И.Л. Переца (1852-1915)" А.В. Полонской - тут мне тяжело что-то сказать, поскольку я не читал самого Переца. Автор статьи показывает, как в своих произведениях Перец критиковал нездоровый аскетизм, враждебность плоти и красоте, характерную для традиционной еврейской культуры, как с умеренных, внутри-иудейских позиций, так и извне, с точки зрения романтизма. В первом случа демоны и Лилит выступают как положительные персонажи, проучивающие чёрствых аскетов, во-втором естественные романтические чувства воспринимаются общиной как проявления бесовского наваждения.
"Демонические персонажи в русской журналистике и чёрт-джентльмен в романе «Братья Карамазовы»" О.Н. Солянкиной непосредственно продолжает статью того же автора в предыдущем выпуске альманаха и я мало что могу добавить к сказанному в прошлый раз. Для изучения романа Достоевского статья, бесспорно, полезна, но перед нами, кажется, главы большей работы, и их тяжело оценить по одной...