Если выпало в империи родиться, pа неё и умирать придётся вскоре.(c) Сергей Плотов
Думаю, многим памятна книга Натальи Кончаловской "Наша древняя столица" - своеобразный детский гид по отечественной истории и москвоведению, написанный раёшным стихом. Я до сих пор помню из детства многие отрывки наизусть... что на днях стало для меня причиной культурного мини-шока.
Я вообще-то просто хотел кое-кому показать эту книгу, так как, как известно моим знакомым, с трудом воспринимаю, что у кого-то не было того же культурного бэкграунда в детстве, что и у меня; но так как самой книги под рукой, естественно, не было, я воспользовался гуглом. И сперва всё было нормально - книга известная и легко нашлась, я проглядывал знакомые строки... а потом знакомых строк не нашлось. Вообще. Уж в чём-чём, но в усвоенных до окончания полового созревания цитатах я уверен абсолютно, однако "Наша древняя столица" отказывалась выдавать фразы, которые я из неё запомнил - раз, другой, третий... Тон и содержание вообще оказались во многих местах не такими, как в моей памяти. Я уже было усомнился в своём здравомыслии, но тут внимательное изучение аннотации к тексту подсказало, что "в каждое новое издание вносились исправления и дополнения, поскольку ежегодно археологи открывали новые подробности, связанные с историей нашей Родины"; это сильное преуменьшение: даже самое поверхностное сличение нескольких вариантов показывает, что различаются целые главы, причем отнюдь не деталями быта.
Собственно, с учётом того, что Наталья Кончаловская, оказывается, жена Сергея Михалкова, это неудивительно - конъектурные перелицовки собственных текстов в этой семье, несомненно, были традицией. А вот изучить историю этих правок было бы чрезвычайно интересно, тем более, что первый вариант книги издавался в 1948-1954 годах, что, конечно, наложило свой отпечаток и потребовало правок. Фактически, корректней говорить про как минимум две отдельные книги под одним и тем же названием, так как у этих вариантов совпадают лишь отдельные стихи и даже содержание отличается разительно (так, знакомый мне вариант не делится на три книги и не затрагивает событий Смуты и последующих лет вовсе). При этом и внутри каждого из них наблюдаются вариации, хотя и менее значимые (ср., например текст первого издания и близкий к нему вариант без указания года публикации).
К сожалению, я не смог провести такой анализ толком, так как для этого надо бы зарыться в библиотеки, а доступные в сети тексты, к сожалению, почти нигде не датированы. Тем не менее, видимо, вариант, знакомый мне с детства - поздний, и это вызывает немалое недоумение. Если то, что акцент с исторических событий сдвинулся на описания быта, как раз можно понять, то весьма загадочной кажется смена акцентов (напомню - первое издание это 1948 г.!), например, в повествовании про Ивана Грозного.
Вариант, памятный с детства:
Ходит в гневе и печали
По палатам царь Иван:
Два боярина сбежали
В королевский польский стан.
Изменили государю,
И отчизне, и Кремлю,
Польше предались бояре,
Сигизмунду-королю.
Царь кричит: "Бояр на плаху,
Коль они уходят к ляху!
Перевешать их пора —
Нам от них не ждать добра!"
<...>Царь грозе уподоблялся,
И народ его боялся,
И боялся и любил,
Царь в народе Грозным слыл.
А вот вариант, близкий к начальному (см. выше):
И войска свои — холопы с пашни —
Шли на польских панов иль татар,
Защищая в битве рукопашной
Не страну, а вотчину бояр.
Царь за это на бояр в обиде,
Им ничто — торговля да моря!
Все сидят в берлогах, ненавидя
Грозного московского царя.
За чертой — поляки, немцы, шведы,
А внутри — бояре да князья.
Все враги! Попробуй поразведай, —
Все косятся, ненависть тая.
<...>В ненасытной, в страшной жажде мщенья
Гнал людей на плаху, к палачам,
А потом вымаливал прощенья,
Сам не свой метался по ночам:
«Нету жизни мне с моей виною!
Горе душегубцу, злыдню, псу!
Ты, земля, разверзнись подо мною,
И тебе я грех свой принесу!»
<...>Думал царь: «На ляха войско двинем, —
На своих бояр управы нет!
Неужель я царскою десницей
Никогда врагов не поборю?
Не хотят бояре подчиниться
Первому венчанному царю!
Не хотят сплотиться воедино,
Скипетра и барм не признают, —
Пастуха не слушает скотина,
Невдомёк, что волки тут как тут!»
И опять в нём ненависть вскипела,
Как всегда слепа и горяча…
Неужели такая, почти эйзенштейновская версия могла быть оригинальной?..
Вообще этот вариант (или варианты) оказался много интереснее того, что я читал в детстве, как в плане повествовательном (целый мини-эпос об Иване Болотникове! кто вообще пишет о Болотникове?), так и в поэтическом. Знакомый мне с детства однообразный раёшник тут варьируется намного шире, нет нарочитой упрощённости, образы намного более смелые и собственно поэтические. Неожиданная для меня амбивалентность пошла на пользу и формальным качествам текста. На очень даже сильном четверостишии, подтверждающем данный тезис, я, пожалуй, и закончу этот небольшой обзор:
Меж ними два крыла развёл
Свидетель зла и славы —
Огромный, гербовый орёл,
Царя слуга двуглавый.
Я вообще-то просто хотел кое-кому показать эту книгу, так как, как известно моим знакомым, с трудом воспринимаю, что у кого-то не было того же культурного бэкграунда в детстве, что и у меня; но так как самой книги под рукой, естественно, не было, я воспользовался гуглом. И сперва всё было нормально - книга известная и легко нашлась, я проглядывал знакомые строки... а потом знакомых строк не нашлось. Вообще. Уж в чём-чём, но в усвоенных до окончания полового созревания цитатах я уверен абсолютно, однако "Наша древняя столица" отказывалась выдавать фразы, которые я из неё запомнил - раз, другой, третий... Тон и содержание вообще оказались во многих местах не такими, как в моей памяти. Я уже было усомнился в своём здравомыслии, но тут внимательное изучение аннотации к тексту подсказало, что "в каждое новое издание вносились исправления и дополнения, поскольку ежегодно археологи открывали новые подробности, связанные с историей нашей Родины"; это сильное преуменьшение: даже самое поверхностное сличение нескольких вариантов показывает, что различаются целые главы, причем отнюдь не деталями быта.
Собственно, с учётом того, что Наталья Кончаловская, оказывается, жена Сергея Михалкова, это неудивительно - конъектурные перелицовки собственных текстов в этой семье, несомненно, были традицией. А вот изучить историю этих правок было бы чрезвычайно интересно, тем более, что первый вариант книги издавался в 1948-1954 годах, что, конечно, наложило свой отпечаток и потребовало правок. Фактически, корректней говорить про как минимум две отдельные книги под одним и тем же названием, так как у этих вариантов совпадают лишь отдельные стихи и даже содержание отличается разительно (так, знакомый мне вариант не делится на три книги и не затрагивает событий Смуты и последующих лет вовсе). При этом и внутри каждого из них наблюдаются вариации, хотя и менее значимые (ср., например текст первого издания и близкий к нему вариант без указания года публикации).
К сожалению, я не смог провести такой анализ толком, так как для этого надо бы зарыться в библиотеки, а доступные в сети тексты, к сожалению, почти нигде не датированы. Тем не менее, видимо, вариант, знакомый мне с детства - поздний, и это вызывает немалое недоумение. Если то, что акцент с исторических событий сдвинулся на описания быта, как раз можно понять, то весьма загадочной кажется смена акцентов (напомню - первое издание это 1948 г.!), например, в повествовании про Ивана Грозного.
Вариант, памятный с детства:
По палатам царь Иван:
Два боярина сбежали
В королевский польский стан.
Изменили государю,
И отчизне, и Кремлю,
Польше предались бояре,
Сигизмунду-королю.
Царь кричит: "Бояр на плаху,
Коль они уходят к ляху!
Перевешать их пора —
Нам от них не ждать добра!"
<...>Царь грозе уподоблялся,
И народ его боялся,
И боялся и любил,
Царь в народе Грозным слыл.
А вот вариант, близкий к начальному (см. выше):
Шли на польских панов иль татар,
Защищая в битве рукопашной
Не страну, а вотчину бояр.
Царь за это на бояр в обиде,
Им ничто — торговля да моря!
Все сидят в берлогах, ненавидя
Грозного московского царя.
За чертой — поляки, немцы, шведы,
А внутри — бояре да князья.
Все враги! Попробуй поразведай, —
Все косятся, ненависть тая.
<...>В ненасытной, в страшной жажде мщенья
Гнал людей на плаху, к палачам,
А потом вымаливал прощенья,
Сам не свой метался по ночам:
«Нету жизни мне с моей виною!
Горе душегубцу, злыдню, псу!
Ты, земля, разверзнись подо мною,
И тебе я грех свой принесу!»
<...>Думал царь: «На ляха войско двинем, —
На своих бояр управы нет!
Неужель я царскою десницей
Никогда врагов не поборю?
Не хотят бояре подчиниться
Первому венчанному царю!
Не хотят сплотиться воедино,
Скипетра и барм не признают, —
Пастуха не слушает скотина,
Невдомёк, что волки тут как тут!»
И опять в нём ненависть вскипела,
Как всегда слепа и горяча…
Неужели такая, почти эйзенштейновская версия могла быть оригинальной?..
Вообще этот вариант (или варианты) оказался много интереснее того, что я читал в детстве, как в плане повествовательном (целый мини-эпос об Иване Болотникове! кто вообще пишет о Болотникове?), так и в поэтическом. Знакомый мне с детства однообразный раёшник тут варьируется намного шире, нет нарочитой упрощённости, образы намного более смелые и собственно поэтические. Неожиданная для меня амбивалентность пошла на пользу и формальным качествам текста. На очень даже сильном четверостишии, подтверждающем данный тезис, я, пожалуй, и закончу этот небольшой обзор:
Свидетель зла и славы —
Огромный, гербовый орёл,
Царя слуга двуглавый.
-
-
18.10.2016 в 22:53Неужели такая, почти эйзенштейновская версия могла быть оригинальной?..
Не понял, а что именно вызывает недоумение? Собственно, эйзенштейновская версия как раз в те годы и появилась.
-
-
18.10.2016 в 23:56-
-
19.10.2016 в 00:31-
-
19.10.2016 в 00:38И с вечера вино да квас
От пиршества остались
(А «черны вороны» как раз
В пути проголодались),
Все налетели на еду:
На пироги, на студень,
На мятны пряники в меду,
Вино глотая на ходу
Из золотых посудин.
Доев капусту с чесноком
И потроха лебяжьи,
Незваны гости под хмельком
Явились в спальню княжью
И, обступив, как чёрный тын,
Постель в резных колонках,
Тащили князя из перин,
Смеясь обидно, громко.
«А ну-ка, князь! Вставай, пора! —
Будили гости князя. —
Довольно погулял вчера!
Ты нынче съедешь со двора
Из князи прямо в грязи!» <...>
Когда ж боярские рода
Гонением упорным,
Чтоб не было от них вреда,
Повырывали с корнем,
Взялись опричники за люд —
За мужика простого,
Презрев и нищету и труд,
Лишая пищи, крова.
Тогда сжигал опричник дом,
Ничьим мольбам не внемля,
И расправлялся с мужиком —
Он увозил его силком
Пахать опричне землю.
Тогда мужик, крестьянин, раб,
Был вынужден за плугом
На место лошади трёх баб
Впрягать в упряжку цугом.
Тогда опричник брал оброк
Угрозами и плетью,
И нёс мужик в короткий срок
То, что боярину он мог
Отдать в десятилетье.
И Русь, богатая страна
И признанная всеми,
Перенести была должна
Позорнейшее бремя —
В увечьях, в страхе, в темноте
И в нищете!
Семь лет опричнина была
Для родины напастью,
Пока сама не сожрала
Себя собачьей пастью.
-
-
19.10.2016 в 00:52-
-
19.10.2016 в 00:52