Если выпало в империи родиться, pа неё и умирать придётся вскоре.(c) Сергей Плотов
Фэндом: серия "Монстролог" Рика Янси (и ещё кое-что... вы заметите)
Рейтинг: G (пока)
Жанры: джен, POV,
Статус: в процессе
Глава 1.
Уже в середине следующего дня мы с доктором выехали в нагруженном тюками и чемоданами экипаже в Бостон, где сели на поезд, который чуть более чем за сутки доставил нас в Джэксонвилл. Там Чешир уже зафрахтовал корабль для экспедиции куда-то в Южную Америку – как я полагаю, именно затраты на судно, которые Благозвон просто не мог себе позволить, и вынудили его обратиться к Уортропу. И если неизменно скаредный монстролог согласился взять на себя часть этих расходов, то, видимо, чудовище, которое Чешир ему пообещал, и впрямь было выдающимся.Уже в середине следующего дня мы с доктором выехали в нагруженном тюками и чемоданами экипаже в Бостон, где сели на поезд, который чуть более чем за сутки доставил нас в Джэксонвилл. Там Чешир уже зафрахтовал корабль для экспедиции куда-то в Южную Америку – как я полагаю, именно затраты на судно, которые Благозвон просто не мог себе позволить, и вынудили его обратиться к Уортропу. И если неизменно скаредный монстролог согласился взять на себя часть этих расходов, то, видимо, чудовище, которое Чешир ему пообещал, и впрямь было выдающимся.
О пункте нашего назначения я знал лишь, что он, как я указал выше, располагался «где-то в Южной Америке». Ни Чешир, ни Уортроп не называли никаких более конкретных координат, кажется, охваченные параноидальными опасениями, что о находке узнает кто-то из коллег-конкурентов (или, возможно, кто-то ещё – с содроганием думал я, вспоминая наши злоключения на пути к Сокотре). Как я узнал позже, даже капитан нанятого монстрологами судна получил точные указания относительно курса лишь после выхода в море… впрочем, не слишком точные. Но обо всём по порядку.
Мне не пришлось толком повидать Джэксонвилл, поскольку с вокзала мы отправились прямиком в порт. Всё, что я помню об этом городе – теплый влажный воздух, облепляющий лицо, будто компресс; конечно, мальчишку из глубинки Массачусетса, каким я был всего несколько лет назад, поразили бы и пышные, массивные здания, и обилие людей и экипажей на улицах, и множество богачей, съехавшихся на этот престижный курорт. Но с тех пор этот мальчишка побывал в Нью-Йорке, Лондоне и Венеции, лично познакомился со многими из самых знаменитых и влиятельных жителей Соединённых Штатов, и мало что могло его удивить или поразить теперь… А ещё реже приходилось ему испытывать приятное удивление.
Корабль, зафрахтованный Чеширом, оказался небольшим однопалубным судном, тут и там испещренный потёками ржавчины, будто халат доктора Уорторопа – пятнами засохшей крови. Эта посудина явно уже пережила свои лучшие годы, и не внушала мне, вообще не слишком хорошо переносившему морские путешествия, никакого доверия; доктор, однако, не выказал недовольства – быть может, нетерпение, которое сумел в нём разжечь Благозвон, перевешивало любые соображения комфорта и безопасности.
На пути в Джэксонвилл мы занимали два купе – в одном ехали я и Уортроп, в другом – Благозвон, однако в вагоне-ресторане мы сидели за одним столом, и я имел возможность оценить знаменитое красноречие Чешира, который умудрялся каким-то образом расправляться со своей порцией, при этом почти ни на секунду не прерывая светской беседы. Впрочем, беседой это можно было назвать лишь формально – большую часть времени Уортроп поджимал губы и отвечал лишь по мере необходимости и односложно, я же привычно не встревал в разговор, однако Благозвона это ничуть не смущало. Видимо, из-за всё той же паранойи в этих застольных разговорах ни разу напрямую не упоминалось то загадочное существо, на охоту за которым мы отправлялись, однако я чувствовал, что странные упоминания купальных кабин, сальных свечей, хрустящих сюртуков и других материй, смущавших меня, несмотря на четыре года жизни под сенью аберрантной биологии, призваны были напомнить Уортропу о нём. Чешир искусно подогревал в докторе страстное желание отыскать этого неизвестного мне зверя, которое, как я хорошо понимал, в противном случае в любую минуту могло погаснуть под пеплом рационального сомнения в реальности этого монстрологического дива.
Итак, я принялся с помощью пары матросов загружать багаж Уортропа на это утлое судно (называвшееся, к моему удивлению, «Болванщиком» - за всё время плавания никто так и не смог объяснить, откуда взялось это не слишком корабельное имя); вещи Чешира, как он пояснил, доставили и погрузили заблаговременно. Когда я втаскивал на палубу очередной саквояж, нечто довольно крупное и мохнатое выскочило на меня из-за ящиков, клацая очень крупными оранжеватыми зубами.
Жизнь с аберрантным биологом неплохо готовит к подобным ситуациям. Я отскочил назад, врезавшись спиной в бортик, предотвративший моё падение за борт, и одновременно швырнул саквояж в морду атаковавшему меня чудовищу. Вероятно, я также вскрикнул, поскольку мгновение спустя услышал топот вверх по трапу и обеспокоенное «Уилл Генри!!».
- Осторожнее, сэр! Тут какой-то монстр! – поспешил я предупредить его, отступая к спасательным шлюпкам, которые могли бы послужить какой-никакой защитой, не будь они слишком далеко. Тварь несколько раз звучно вгрызлась в саквояж, давая мне время на выбор стратегической позиции. О, как я жалел в тот момент, что доктор не дал мне револьвера!.. Но кто мог знать, что опасность подстерегает нас ещё до выхода из порта?!
- Монстр?! О чём… - Уортроп выскочил на палубу с револьвером наперевес как раз тогда, когда мохнатой твари надоело грызть саквояж, и она отбросила его в поисках более привлекательной добычи. Доктор наставил на сердито ворчащее чудовище оружие, но тут же опустил его с облегчённым смешком.
- Монстр, Уилл Генри?! Ты четыре года провёл с лучшим, скажу без неуместной скромности, современным специалистом по аберрантной биологии, я щедро делился с тобой своими знаниями и опытом и полагал, что хоть что-то сумел за это время вбить в твою голову. Но ты, очевидно, не желаешь пользоваться собственным мозгом ни при каких обстоятельствах. То, что ты назвал «монстром», Уилл Генри – это не более чем Castor canadensis или, попросту говоря, канадский бобр. Неужели ты не способен даже опознать бобра?! Это мог бы сделать и деревенский дурачок, не умеющий записать собственное имя!..
Я мог бы сказать, что если б за эти четыре года меня бессчётное число раз не пытались убить или искалечить объекты научного интереса доктора, что в конце концов стоило мне пальца, то я, вероятно, не видел бы в каждом встречном существе смертоносное чудовище, что если б за эти четыре года я хоть раз сходил в школу вместо того, чтоб готовить для монстролога, записывать за монстрологом и выполнять бесчисленные поручения и прихоти монстролога, то, возможно, меня научили бы там начаткам самой обычной, не аберрантной биологии, изучающей существ вроде бобров, а не пожирающих человеческую плоть созданий ночи… Но что толку – я знал, что Уортроп отмахнётся от этого как от отговорок, да ещё и обвинит меня же в чёрной неблагодарности.
- У меня не было времени классифицировать то, что на меня набросилось, сэр, - только и сказал я. Такой ответ тоже был чреват длинной и занудной лекцией, и доктор явно готов уже был её начать, но тут во второй раз взглянул на бобра (тем временем несколько успокоившегося, хоть и скалившего украдкой на меня зубы) и явно задался вопросом, откуда этот речной зверь взялся на борту нашего морского судна вдали от своего природного ареала.
В этот момент на палубе появился запыхавшийся Чешир.
- Что происходит, Уортроп?! Что за крики?.. – воскликнул он, испуганно и недоумённо оглядывая палубу. В отличие от моего наставника, у Благозвона оружия наготове не оказалось.
- На борту каким-то образом оказался бобр и напугал моего не в меру впечатлительного ассистента, - ответил доктор с нескрываемым упрёком, от которого хотелось скрежетать зубами не хуже, чем упомянутый грызун. – Ничего страшного. Впрочем, ума не приложу, откуда бобр мог взяться в порту Джэксонвилла…
- О, на этот вопрос легко ответить – его доставили вместе с моим багажом, - Чешир мгновенно расслабился и, заметив бобра, присел на корточки рядом с ним, а зверь, только что столь злобно бросавшийся на меня, покорно позволил монстрологу гладить его жесткий бурый мех. – Это мой питомец, дорогой Пеллинор, и, конечно же, он будет сопровождать нас в столь дальнем плавании.
Выражение откровенного недоумения редко появлялось на лице Пеллинора Уортропа, и это зрелище, должен признать, почти стоило риска быть загрызенным самым большим грызуном в Канаде.
- Ваш питомец – бобр?.. – пробормотал он озадаченно и тряхнул головой, как бы отгоняя недостойные ведущего мирового специалиста по аберрантной биологии вопросы. – Так или иначе, Лютвидж, не кажется ли вам, что в серьёзной экспедиции за потенциально опасным образцом не место домашним питомцам?
- Ну, Пеллинор, вы же своего взяли, - усмехнулся Чешир, почесывая бобра за ухом, и в этот момент я ещё сильнее, чем прежде, пожалел, что при мне нет револьвера.
Уортроп вместо ответа резко отвернулся, убирая револьвер в карман сюртука, и зашагал по палубе прочь. Не могу сказать, что я был разочарован – случаи, когда монстролог делал или говорил что-то в защиту моего достоинства, были редки, а уж намёков на его возможную привязанность к своему – пусть и «незаменимому» - ассистенту он просто терпеть не мог. Поэтому я лишь покорно подобрал многострадальный саквояж (один его бок поблескивал от слюны, а в потертой коже виднелись глубокие вмятины, оставленные бобриными зубами) и побрёл за доктором.
Но добраться до каюты беспрепятственно нам и на этот раз не удалось.
Из люка, ведущего в грузовые и жилые помещения «Болванщика», появился могучий мужчина весьма примечательной и своеобразной внешности. На нём была матроска с грубо отрезанными рукавами, открывающими впечатляющую мускулатуру рук – и впечатляющие шрамы на них. Белые моряцкие штаны поддерживал широкий ремень, на котором висел впечатляющих размеров широкий нож. Мужчина, должно быть, родился белым, но солнце и ветра сделали его кожу похожей на потемневшее от времени дерево, а иссекшие его лицо мелкие морщины напоминали трещины в этой деревяшке. Он мог бы быть ровесником Уортропа, а мог оказаться и на двадцать лет старше – такие люди стареют как бы впрок, а затем не меняются годами, если опасная жизнь не прикончит их раньше. Тёмно-рыжие волосы, похоже, подрезанные тем же ножом, топорщились на голове незнакомца, будто пожухлые колючки в знойной степи.
- Доброго дня. Вы, я так понимаю, доктор Уортроп, друг доктора Чешира? – осклабился мужчина, продемонстрировав почти столь же жёлтые, как у бобра, зубы, и принялся сворачивать самокрутку.
- Мы коллеги, - с прохладцей ответил монстролог. – Но да, я Уортроп. А…
- Это мистер Рон Барретт, человек, доставивший мне главные из тех бесценных сведений, которыми я поделился с вами, любезный Пеллинор! – Благозвон нагнал нас и с поклоном и светской улыбкой указал на закуривающего мужчину. – Он выразил согласие сопровождать нас, как свидетель и знаток местности, и будет нашим проводником и компаньоном в сём нелёгком предприятии. Мистер Баррет – привычный к…
- Я браконьер, - перебил его Барретт, еще раз широко ухмыльнувшись, и выдохнул облако едкого дыма – табак он предпочитал, похоже, низкосортный, зато крепкий. – Ничуть этого не скрываю. Ремесло не хуже всякого другого, а уж людям вроде вас – самое полезное, и я в нём хорош. Не знаю уж, что это за тварь, но точно знаю, где она прячется, и мы с вами её выловим.
Он сплюнул густую тёмную слюну на палубу, будто в подтверждение своих слов. Взгляд Барретта скользнул по мне, но вопросов он задавать не стал, хотя я уже привык, что незнакомцы настаивают, что подростку, мол, не место там, куда направлялся Уортроп.
Но если я браконьера не заинтересовал, то меня этот взгляд поразил – так, что все волоски на шее встали дыбом. Под густыми, чуть выцветшими на солнце рыжими бровями блестели глубоко посаженные тёмные глаза; несмотря на ухмылку на губах Барретта, они оставались холодными и пустыми, но в глубине этих тёмных провалов горело пламя – иное, чем у напавшего на след Уортропа. Я знал эту пустоту и это пламя. Такие глаза были у человека, чей безымянный труп, должно быть, давно расклевали птицы и пожрали черви на Сокотре. Я сомневался, что Барретт читал работы господина Ницше или смог бы произнести изящную речь о превосходстве членистоногих над человеком разумным, как и Джон Кернс, он был охотником – и что угодно могло стать его добычей.
Раз заглянув за край горизонта, начинаешь видеть его отражение в глазах подобных тебе, и на лицах тех, кто смотрит на Безликого, лежит его тень.
Несмотря на ярко сияющее над головой солнце и напоённый перегретой влагой воздух Флориды, из-за которого рубаха противно липла к спине, мне вдруг стало холодно, а предстоящая экспедиция вызвала мрачные предчувствия. Мой взгляд невольно скользнул к ножу на поясе Барретта. Чем-то окончится наша охота на Snark bj. в такой компании?..
***
Вечером того же дня мы вышли в море. Лёгкий океанический бриз прогнал влажную духоту города и освежил измученных ею пассажиров и команду, но я облегчения не ощутил. Меня настиг старый враг – морская болезнь, и большую часть плавания, особенно в первые дни, я провёл, склонившись через бортик корабля и рассматривая пронзительно голубую воду и привлечённых моей блевотиной рыб, либо валяясь на койке в тесной каюте, которую делил с кучей багажа и Уортропом, и поглаживая живот в тщетных попытках его успокоить. В первом случае неизбежна была встреча с Барреттом, который, кажется, только и делал, что слонялся по палубе, сплевывал в море и курил свои вонючие самокрутки; проходя мимо или даже встав рядом со мной у бортика он с ухмылкой осведомлялся о моём самочувствии и рационе, называя меня то «огрызком», то «дохляком», то еще как-нибудь в том же духе (он так и не спросил, как меня зовут, и ни разу не обращался ко мне по имени, хоть, конечно, Уортроп и Чешир не раз его при браконьере называли). Во втором случае меня ожидали лекции от Уортропа, изнывавшего не от морской болезни, но от скуки, которая скорее усиливалась, чем развеивалась из-за напряжённого ожидания предстоящей охоты. Благодаря таким лекциям я и узнал наконец, что же мы ищем.
- Первые сведения о Snark bj. восходят к концу XVIII века, - вещал Уортроп, закинув ноги на наш багаж – на кровати он целиком не помещался, и мне приходилось регулярно выслушивать пространные жалобы по этому поводу. – Правда, исследователь, сообщивший о снарке впервые, сэр Грегори Кэрролл, передает, помимо прочего, и мифы местных индейцев об этом существе – в частности, они якобы считают его связанным с привидениями, а защищаться от снарка рекомендуют громкими шутками, отчего их и принято рассказывать в дальней дороге. Беда лишь в том, что обнаружить это племя впоследствии не удалось, а в известных индейских преданиях этого региона нет ничего подобного. О физиологии снарка Кэрролл даёт очень противоречивые и неясные сведения – он якобы видел это существо в естественной среде «мельком», но не смог получить ни живой образец, ни тело для исследования. Снарк якобы способен летать, но также роет разветвлённые подземные ходы и, предположительно, хорошо плавает; Кэрролл робко предполагает, что это могут быть различные стадии развития обсуждаемого организма ли же подвиды, которые он предложил обозначит как «vilossa» и «moustached»…
Уортроп вздохнул и потёр переносицу – казалось, его раздражали вещи, о которых он же и рассказывал. Теперь я начал понимать, почему Благозвону пришлось прилагать столько усилий, чтоб разжечь и поддержать в нём интерес к этой охоте – натура учёного и строгие критерии достоверности говорили доктору, что всерьёз рассматривать подобную информацию значило бы утратить право называться человеком науки.
- Как ты понимаешь, в области аберрантной биологии всегда подвизается немало мошенников, - как бы в ответ на мои мысли вновь заговорил монстролог. – Однако у Кэрролла была прекрасная репутация, он много лет и до, и после того проводил вполне научные изыскания, внёс решающий вклад в изучение северных перитонов… Словом, это сообщение нельзя было отмести как мистификацию сразу. Можно сказать, что информацию о снарках занесли в анналы монстрологии карандашом. А затем, спустя почти полвека, появился Льюис Доджсон. Он вообще не был монстрологом, скорее человеком… вроде Джона Кернса – человеком, образ жизни которого столкнул его с монстрологией и который, будучи чуждым науке, тем не менее оказывает ей определенные услуги. Он был образованным человеком и подданным британской короны, но слухи о его… - доктор прочистил горло и закончил несколько невнятно, как всегда бывало, когда упоминалась половая жизнь человеческих существ, а не чудовищ, - …о его неприемлемом интересе к не в меру юным особам вынудили Доджсона покинуть родину, и остаток жизни он провёл в Южной Америке и Африке, вдали от британских законов и разгневанных родителей. Там он познакомился с некоторыми монстрологами и принял участие в нескольких экспедициях. Также он описал свои собственные встречи с существами, предположительно входящими в сферу ненормативной биологии, в дневниках, которые высылал одному из знакомых монстрологов. Как ты понимаешь, Уилл Генри, ценность и достоверность таких источников вызывает изрядные сомнения, но в случае со снарком всё наоборот. Как я уже отметил, до Кэрролла никакой информации об этом существе ни в науке, ни в фольклоре не было известно, даже само слово встречается впервые, как считается, в его статье. Не получив соответствующего образования и не имея доступа к профильной литературе, Доджсон не мог знать о работах Кэрролла – по крайней мере, в теории; и тем не менее его сообщение почти полностью совпадает с информацией, которую почти за пятьдесят лет до того представил на суд общественности последний. При этом Доджсон уверял, что даже долгое время жил среди индейцев, знакомых со снарками, и однажды употреблял в пищу мясо этих существ – по его уверению, оно весьма хрустящее. Словом, с этого момента вопрос о существовании снарка вертелся вокруг проблемы – мог ли Доджсон узнать о статьях Кэрролла. Немало копий было сломано на этом поприще. Но даже при этом в следующие полвека было организовано шесть экспедиций для поисков снарка или подтверждений его существования, и все потерпели неудачу. Исследования осложняло и то, что ни Доджсон, ни Кэрролл не указывали точных географических координат найденного ими ареала снарка, зато оба уточняли, что как само существо, так и живущие рядом с ним индейские племена склонны к регулярной миграции. Наше предприятие, Уилл Генри, основано на первых с 1837 года достоверных – насколько можно считать достоверной полученную от мистера Барретта информацию – данных о присутствии снарка. Если эта экспедиция увенчается успехом, мы разрешим одну из величайших загадок аберрантной биологии за последнее столетие…
«А что, если нет? – думал я, чувствуя, как желудок бьётся внутри меня, будто испуганный зверёк, и думая о тёмных глазах браконьера. – Что, если наша экспедиция потерпит неудачу?..»
Рейтинг: G (пока)
Жанры: джен, POV,
Статус: в процессе
Глава 1.
Уже в середине следующего дня мы с доктором выехали в нагруженном тюками и чемоданами экипаже в Бостон, где сели на поезд, который чуть более чем за сутки доставил нас в Джэксонвилл. Там Чешир уже зафрахтовал корабль для экспедиции куда-то в Южную Америку – как я полагаю, именно затраты на судно, которые Благозвон просто не мог себе позволить, и вынудили его обратиться к Уортропу. И если неизменно скаредный монстролог согласился взять на себя часть этих расходов, то, видимо, чудовище, которое Чешир ему пообещал, и впрямь было выдающимся.Уже в середине следующего дня мы с доктором выехали в нагруженном тюками и чемоданами экипаже в Бостон, где сели на поезд, который чуть более чем за сутки доставил нас в Джэксонвилл. Там Чешир уже зафрахтовал корабль для экспедиции куда-то в Южную Америку – как я полагаю, именно затраты на судно, которые Благозвон просто не мог себе позволить, и вынудили его обратиться к Уортропу. И если неизменно скаредный монстролог согласился взять на себя часть этих расходов, то, видимо, чудовище, которое Чешир ему пообещал, и впрямь было выдающимся.
О пункте нашего назначения я знал лишь, что он, как я указал выше, располагался «где-то в Южной Америке». Ни Чешир, ни Уортроп не называли никаких более конкретных координат, кажется, охваченные параноидальными опасениями, что о находке узнает кто-то из коллег-конкурентов (или, возможно, кто-то ещё – с содроганием думал я, вспоминая наши злоключения на пути к Сокотре). Как я узнал позже, даже капитан нанятого монстрологами судна получил точные указания относительно курса лишь после выхода в море… впрочем, не слишком точные. Но обо всём по порядку.
Мне не пришлось толком повидать Джэксонвилл, поскольку с вокзала мы отправились прямиком в порт. Всё, что я помню об этом городе – теплый влажный воздух, облепляющий лицо, будто компресс; конечно, мальчишку из глубинки Массачусетса, каким я был всего несколько лет назад, поразили бы и пышные, массивные здания, и обилие людей и экипажей на улицах, и множество богачей, съехавшихся на этот престижный курорт. Но с тех пор этот мальчишка побывал в Нью-Йорке, Лондоне и Венеции, лично познакомился со многими из самых знаменитых и влиятельных жителей Соединённых Штатов, и мало что могло его удивить или поразить теперь… А ещё реже приходилось ему испытывать приятное удивление.
Корабль, зафрахтованный Чеширом, оказался небольшим однопалубным судном, тут и там испещренный потёками ржавчины, будто халат доктора Уорторопа – пятнами засохшей крови. Эта посудина явно уже пережила свои лучшие годы, и не внушала мне, вообще не слишком хорошо переносившему морские путешествия, никакого доверия; доктор, однако, не выказал недовольства – быть может, нетерпение, которое сумел в нём разжечь Благозвон, перевешивало любые соображения комфорта и безопасности.
На пути в Джэксонвилл мы занимали два купе – в одном ехали я и Уортроп, в другом – Благозвон, однако в вагоне-ресторане мы сидели за одним столом, и я имел возможность оценить знаменитое красноречие Чешира, который умудрялся каким-то образом расправляться со своей порцией, при этом почти ни на секунду не прерывая светской беседы. Впрочем, беседой это можно было назвать лишь формально – большую часть времени Уортроп поджимал губы и отвечал лишь по мере необходимости и односложно, я же привычно не встревал в разговор, однако Благозвона это ничуть не смущало. Видимо, из-за всё той же паранойи в этих застольных разговорах ни разу напрямую не упоминалось то загадочное существо, на охоту за которым мы отправлялись, однако я чувствовал, что странные упоминания купальных кабин, сальных свечей, хрустящих сюртуков и других материй, смущавших меня, несмотря на четыре года жизни под сенью аберрантной биологии, призваны были напомнить Уортропу о нём. Чешир искусно подогревал в докторе страстное желание отыскать этого неизвестного мне зверя, которое, как я хорошо понимал, в противном случае в любую минуту могло погаснуть под пеплом рационального сомнения в реальности этого монстрологического дива.
Итак, я принялся с помощью пары матросов загружать багаж Уортропа на это утлое судно (называвшееся, к моему удивлению, «Болванщиком» - за всё время плавания никто так и не смог объяснить, откуда взялось это не слишком корабельное имя); вещи Чешира, как он пояснил, доставили и погрузили заблаговременно. Когда я втаскивал на палубу очередной саквояж, нечто довольно крупное и мохнатое выскочило на меня из-за ящиков, клацая очень крупными оранжеватыми зубами.
Жизнь с аберрантным биологом неплохо готовит к подобным ситуациям. Я отскочил назад, врезавшись спиной в бортик, предотвративший моё падение за борт, и одновременно швырнул саквояж в морду атаковавшему меня чудовищу. Вероятно, я также вскрикнул, поскольку мгновение спустя услышал топот вверх по трапу и обеспокоенное «Уилл Генри!!».
- Осторожнее, сэр! Тут какой-то монстр! – поспешил я предупредить его, отступая к спасательным шлюпкам, которые могли бы послужить какой-никакой защитой, не будь они слишком далеко. Тварь несколько раз звучно вгрызлась в саквояж, давая мне время на выбор стратегической позиции. О, как я жалел в тот момент, что доктор не дал мне револьвера!.. Но кто мог знать, что опасность подстерегает нас ещё до выхода из порта?!
- Монстр?! О чём… - Уортроп выскочил на палубу с револьвером наперевес как раз тогда, когда мохнатой твари надоело грызть саквояж, и она отбросила его в поисках более привлекательной добычи. Доктор наставил на сердито ворчащее чудовище оружие, но тут же опустил его с облегчённым смешком.
- Монстр, Уилл Генри?! Ты четыре года провёл с лучшим, скажу без неуместной скромности, современным специалистом по аберрантной биологии, я щедро делился с тобой своими знаниями и опытом и полагал, что хоть что-то сумел за это время вбить в твою голову. Но ты, очевидно, не желаешь пользоваться собственным мозгом ни при каких обстоятельствах. То, что ты назвал «монстром», Уилл Генри – это не более чем Castor canadensis или, попросту говоря, канадский бобр. Неужели ты не способен даже опознать бобра?! Это мог бы сделать и деревенский дурачок, не умеющий записать собственное имя!..
Я мог бы сказать, что если б за эти четыре года меня бессчётное число раз не пытались убить или искалечить объекты научного интереса доктора, что в конце концов стоило мне пальца, то я, вероятно, не видел бы в каждом встречном существе смертоносное чудовище, что если б за эти четыре года я хоть раз сходил в школу вместо того, чтоб готовить для монстролога, записывать за монстрологом и выполнять бесчисленные поручения и прихоти монстролога, то, возможно, меня научили бы там начаткам самой обычной, не аберрантной биологии, изучающей существ вроде бобров, а не пожирающих человеческую плоть созданий ночи… Но что толку – я знал, что Уортроп отмахнётся от этого как от отговорок, да ещё и обвинит меня же в чёрной неблагодарности.
- У меня не было времени классифицировать то, что на меня набросилось, сэр, - только и сказал я. Такой ответ тоже был чреват длинной и занудной лекцией, и доктор явно готов уже был её начать, но тут во второй раз взглянул на бобра (тем временем несколько успокоившегося, хоть и скалившего украдкой на меня зубы) и явно задался вопросом, откуда этот речной зверь взялся на борту нашего морского судна вдали от своего природного ареала.
В этот момент на палубе появился запыхавшийся Чешир.
- Что происходит, Уортроп?! Что за крики?.. – воскликнул он, испуганно и недоумённо оглядывая палубу. В отличие от моего наставника, у Благозвона оружия наготове не оказалось.
- На борту каким-то образом оказался бобр и напугал моего не в меру впечатлительного ассистента, - ответил доктор с нескрываемым упрёком, от которого хотелось скрежетать зубами не хуже, чем упомянутый грызун. – Ничего страшного. Впрочем, ума не приложу, откуда бобр мог взяться в порту Джэксонвилла…
- О, на этот вопрос легко ответить – его доставили вместе с моим багажом, - Чешир мгновенно расслабился и, заметив бобра, присел на корточки рядом с ним, а зверь, только что столь злобно бросавшийся на меня, покорно позволил монстрологу гладить его жесткий бурый мех. – Это мой питомец, дорогой Пеллинор, и, конечно же, он будет сопровождать нас в столь дальнем плавании.
Выражение откровенного недоумения редко появлялось на лице Пеллинора Уортропа, и это зрелище, должен признать, почти стоило риска быть загрызенным самым большим грызуном в Канаде.
- Ваш питомец – бобр?.. – пробормотал он озадаченно и тряхнул головой, как бы отгоняя недостойные ведущего мирового специалиста по аберрантной биологии вопросы. – Так или иначе, Лютвидж, не кажется ли вам, что в серьёзной экспедиции за потенциально опасным образцом не место домашним питомцам?
- Ну, Пеллинор, вы же своего взяли, - усмехнулся Чешир, почесывая бобра за ухом, и в этот момент я ещё сильнее, чем прежде, пожалел, что при мне нет револьвера.
Уортроп вместо ответа резко отвернулся, убирая револьвер в карман сюртука, и зашагал по палубе прочь. Не могу сказать, что я был разочарован – случаи, когда монстролог делал или говорил что-то в защиту моего достоинства, были редки, а уж намёков на его возможную привязанность к своему – пусть и «незаменимому» - ассистенту он просто терпеть не мог. Поэтому я лишь покорно подобрал многострадальный саквояж (один его бок поблескивал от слюны, а в потертой коже виднелись глубокие вмятины, оставленные бобриными зубами) и побрёл за доктором.
Но добраться до каюты беспрепятственно нам и на этот раз не удалось.
Из люка, ведущего в грузовые и жилые помещения «Болванщика», появился могучий мужчина весьма примечательной и своеобразной внешности. На нём была матроска с грубо отрезанными рукавами, открывающими впечатляющую мускулатуру рук – и впечатляющие шрамы на них. Белые моряцкие штаны поддерживал широкий ремень, на котором висел впечатляющих размеров широкий нож. Мужчина, должно быть, родился белым, но солнце и ветра сделали его кожу похожей на потемневшее от времени дерево, а иссекшие его лицо мелкие морщины напоминали трещины в этой деревяшке. Он мог бы быть ровесником Уортропа, а мог оказаться и на двадцать лет старше – такие люди стареют как бы впрок, а затем не меняются годами, если опасная жизнь не прикончит их раньше. Тёмно-рыжие волосы, похоже, подрезанные тем же ножом, топорщились на голове незнакомца, будто пожухлые колючки в знойной степи.
- Доброго дня. Вы, я так понимаю, доктор Уортроп, друг доктора Чешира? – осклабился мужчина, продемонстрировав почти столь же жёлтые, как у бобра, зубы, и принялся сворачивать самокрутку.
- Мы коллеги, - с прохладцей ответил монстролог. – Но да, я Уортроп. А…
- Это мистер Рон Барретт, человек, доставивший мне главные из тех бесценных сведений, которыми я поделился с вами, любезный Пеллинор! – Благозвон нагнал нас и с поклоном и светской улыбкой указал на закуривающего мужчину. – Он выразил согласие сопровождать нас, как свидетель и знаток местности, и будет нашим проводником и компаньоном в сём нелёгком предприятии. Мистер Баррет – привычный к…
- Я браконьер, - перебил его Барретт, еще раз широко ухмыльнувшись, и выдохнул облако едкого дыма – табак он предпочитал, похоже, низкосортный, зато крепкий. – Ничуть этого не скрываю. Ремесло не хуже всякого другого, а уж людям вроде вас – самое полезное, и я в нём хорош. Не знаю уж, что это за тварь, но точно знаю, где она прячется, и мы с вами её выловим.
Он сплюнул густую тёмную слюну на палубу, будто в подтверждение своих слов. Взгляд Барретта скользнул по мне, но вопросов он задавать не стал, хотя я уже привык, что незнакомцы настаивают, что подростку, мол, не место там, куда направлялся Уортроп.
Но если я браконьера не заинтересовал, то меня этот взгляд поразил – так, что все волоски на шее встали дыбом. Под густыми, чуть выцветшими на солнце рыжими бровями блестели глубоко посаженные тёмные глаза; несмотря на ухмылку на губах Барретта, они оставались холодными и пустыми, но в глубине этих тёмных провалов горело пламя – иное, чем у напавшего на след Уортропа. Я знал эту пустоту и это пламя. Такие глаза были у человека, чей безымянный труп, должно быть, давно расклевали птицы и пожрали черви на Сокотре. Я сомневался, что Барретт читал работы господина Ницше или смог бы произнести изящную речь о превосходстве членистоногих над человеком разумным, как и Джон Кернс, он был охотником – и что угодно могло стать его добычей.
Раз заглянув за край горизонта, начинаешь видеть его отражение в глазах подобных тебе, и на лицах тех, кто смотрит на Безликого, лежит его тень.
Несмотря на ярко сияющее над головой солнце и напоённый перегретой влагой воздух Флориды, из-за которого рубаха противно липла к спине, мне вдруг стало холодно, а предстоящая экспедиция вызвала мрачные предчувствия. Мой взгляд невольно скользнул к ножу на поясе Барретта. Чем-то окончится наша охота на Snark bj. в такой компании?..
Вечером того же дня мы вышли в море. Лёгкий океанический бриз прогнал влажную духоту города и освежил измученных ею пассажиров и команду, но я облегчения не ощутил. Меня настиг старый враг – морская болезнь, и большую часть плавания, особенно в первые дни, я провёл, склонившись через бортик корабля и рассматривая пронзительно голубую воду и привлечённых моей блевотиной рыб, либо валяясь на койке в тесной каюте, которую делил с кучей багажа и Уортропом, и поглаживая живот в тщетных попытках его успокоить. В первом случае неизбежна была встреча с Барреттом, который, кажется, только и делал, что слонялся по палубе, сплевывал в море и курил свои вонючие самокрутки; проходя мимо или даже встав рядом со мной у бортика он с ухмылкой осведомлялся о моём самочувствии и рационе, называя меня то «огрызком», то «дохляком», то еще как-нибудь в том же духе (он так и не спросил, как меня зовут, и ни разу не обращался ко мне по имени, хоть, конечно, Уортроп и Чешир не раз его при браконьере называли). Во втором случае меня ожидали лекции от Уортропа, изнывавшего не от морской болезни, но от скуки, которая скорее усиливалась, чем развеивалась из-за напряжённого ожидания предстоящей охоты. Благодаря таким лекциям я и узнал наконец, что же мы ищем.
- Первые сведения о Snark bj. восходят к концу XVIII века, - вещал Уортроп, закинув ноги на наш багаж – на кровати он целиком не помещался, и мне приходилось регулярно выслушивать пространные жалобы по этому поводу. – Правда, исследователь, сообщивший о снарке впервые, сэр Грегори Кэрролл, передает, помимо прочего, и мифы местных индейцев об этом существе – в частности, они якобы считают его связанным с привидениями, а защищаться от снарка рекомендуют громкими шутками, отчего их и принято рассказывать в дальней дороге. Беда лишь в том, что обнаружить это племя впоследствии не удалось, а в известных индейских преданиях этого региона нет ничего подобного. О физиологии снарка Кэрролл даёт очень противоречивые и неясные сведения – он якобы видел это существо в естественной среде «мельком», но не смог получить ни живой образец, ни тело для исследования. Снарк якобы способен летать, но также роет разветвлённые подземные ходы и, предположительно, хорошо плавает; Кэрролл робко предполагает, что это могут быть различные стадии развития обсуждаемого организма ли же подвиды, которые он предложил обозначит как «vilossa» и «moustached»…
Уортроп вздохнул и потёр переносицу – казалось, его раздражали вещи, о которых он же и рассказывал. Теперь я начал понимать, почему Благозвону пришлось прилагать столько усилий, чтоб разжечь и поддержать в нём интерес к этой охоте – натура учёного и строгие критерии достоверности говорили доктору, что всерьёз рассматривать подобную информацию значило бы утратить право называться человеком науки.
- Как ты понимаешь, в области аберрантной биологии всегда подвизается немало мошенников, - как бы в ответ на мои мысли вновь заговорил монстролог. – Однако у Кэрролла была прекрасная репутация, он много лет и до, и после того проводил вполне научные изыскания, внёс решающий вклад в изучение северных перитонов… Словом, это сообщение нельзя было отмести как мистификацию сразу. Можно сказать, что информацию о снарках занесли в анналы монстрологии карандашом. А затем, спустя почти полвека, появился Льюис Доджсон. Он вообще не был монстрологом, скорее человеком… вроде Джона Кернса – человеком, образ жизни которого столкнул его с монстрологией и который, будучи чуждым науке, тем не менее оказывает ей определенные услуги. Он был образованным человеком и подданным британской короны, но слухи о его… - доктор прочистил горло и закончил несколько невнятно, как всегда бывало, когда упоминалась половая жизнь человеческих существ, а не чудовищ, - …о его неприемлемом интересе к не в меру юным особам вынудили Доджсона покинуть родину, и остаток жизни он провёл в Южной Америке и Африке, вдали от британских законов и разгневанных родителей. Там он познакомился с некоторыми монстрологами и принял участие в нескольких экспедициях. Также он описал свои собственные встречи с существами, предположительно входящими в сферу ненормативной биологии, в дневниках, которые высылал одному из знакомых монстрологов. Как ты понимаешь, Уилл Генри, ценность и достоверность таких источников вызывает изрядные сомнения, но в случае со снарком всё наоборот. Как я уже отметил, до Кэрролла никакой информации об этом существе ни в науке, ни в фольклоре не было известно, даже само слово встречается впервые, как считается, в его статье. Не получив соответствующего образования и не имея доступа к профильной литературе, Доджсон не мог знать о работах Кэрролла – по крайней мере, в теории; и тем не менее его сообщение почти полностью совпадает с информацией, которую почти за пятьдесят лет до того представил на суд общественности последний. При этом Доджсон уверял, что даже долгое время жил среди индейцев, знакомых со снарками, и однажды употреблял в пищу мясо этих существ – по его уверению, оно весьма хрустящее. Словом, с этого момента вопрос о существовании снарка вертелся вокруг проблемы – мог ли Доджсон узнать о статьях Кэрролла. Немало копий было сломано на этом поприще. Но даже при этом в следующие полвека было организовано шесть экспедиций для поисков снарка или подтверждений его существования, и все потерпели неудачу. Исследования осложняло и то, что ни Доджсон, ни Кэрролл не указывали точных географических координат найденного ими ареала снарка, зато оба уточняли, что как само существо, так и живущие рядом с ним индейские племена склонны к регулярной миграции. Наше предприятие, Уилл Генри, основано на первых с 1837 года достоверных – насколько можно считать достоверной полученную от мистера Барретта информацию – данных о присутствии снарка. Если эта экспедиция увенчается успехом, мы разрешим одну из величайших загадок аберрантной биологии за последнее столетие…
«А что, если нет? – думал я, чувствуя, как желудок бьётся внутри меня, будто испуганный зверёк, и думая о тёмных глазах браконьера. – Что, если наша экспедиция потерпит неудачу?..»